– Продолжай идти, не оглядывайся, – сказала она. Я делала, как говорят.

Она пробиралась вперед уверенными шагами, таща меня за собой, я старалась поспеть за ней. Мы шли – слева нависала тень монумента Скотта, справа – Эдинбургский замок. Мы спустились в самый низ Садов Принцес-стрит, здесь были слышны гудки уходящих поездов с вокзала Эдинбург-Уэверли. Она усадила меня на траву, и мы сидели под тенью кроны огромного дуба, где она, как волшебница, стала вытягивать из рукава что-то ярко-оранжевое.

– Я справилась. На этот раз было легко. Вот, – сказала она, всучив мне ткань. – Это тебе.

– Что это? – спросила я. Расправленная ткань приняла форму майки.

– Я достала ее для тебя, – сказала она и подмигнула мне. На момент промелькнула мысль о том, что она ее купила, но я знала, что это не так. По улыбке, по нахальному подмигиванию. Она достала ее для меня. Украла для меня.

Я провожу пальцами по вязке резинкой, я как раз такую и хотела, укороченную и облегающую. Это было модно в 1996-м, а я хотела быть модной. Но искра благодарности быстро угасла, и, пока я вертела в руках магнитную бирку, пришло осознание, что я впервые с момента нашего объединения оказалась непосредственно вовлечена во что-то плохое. Разборки с Робертом Нилом не были моей идеей. Я не просила этого, и не чувствовала себя ответственной за это. Но всего полчаса назад я пожаловалась, что тетя Джемайма всегда отдает мне только поношенные вещи. Сказала, что хочу носить новые. Это моя вина. Элли ворует для меня.

Впрочем, я ничего не сказала, а напротив – пробралась обратно в библиотеку с жилетом в сумке. Элли сняла бирку играючи. Я была убеждена, что любой мог догадаться, что она там была. Тетя Джемайма забрала меня, и на ее расспросы я ответила, что читала Шекспира. Она спросила, какую именно пьесу, может, чтобы проверить меня, и я сообщила, что это был «Отелло», поскольку пару месяцев назад я смотрела экранизацию 1995 года с Лоренсом Фишборном и примерно помнила сюжет. Она, похоже, была поражена, и когда мы приехали домой, даже предложила сделать мне чашку горячего шоколада, потому что на улице был самый настоящий холод. Отказавшись, я пошла наверх и спрятала майку в ящике двоюродной сестры. Всего месяц спустя я видела, что она надевает ее под теплую клетчатую рубашку. Никто не спрашивал, откуда она взялась.

После недолгих угрызений совести я стала привыкать к ее кражам. Это было довольно удобно, когда мне хотелось чего-то нового, или что-то просто понравилось. Легко было закрывать на это глаза, и Элли часто приносила мне что-нибудь после выходных, или воровала во время наших встреч. Она очень гордилась этим. Иногда она даже воровала то, что не нужно было ни мне, ни ей. Мы просто выкидывали это в помойку и смеялись над тем, какие мы неудержимые. Однажды она украла чей-то шарф, и когда я предложила ей отдать его бездомному на остановке, она обняла меня и сказала, что я очень добрая. Я была горда, особенно радуясь тому, что она смотрит на меня, как будто я сделала доброе дело.

Поэтому, когда Элли сказала мне, что у нее день рождения на следующей неделе, я знала – у меня есть только один вариант. Карманных денег мне не давали, так что наступило время, когда нужно было проявить смелость. Я размышляла о том, что бы ей могло понравиться, но она почти не давала мне подсказок. В один из дней я сбежала с уроков и поехала в город. Это было не так уж трудно. Я неспешно вошла в ее любимый магазин и стянула крупные серьги-кольца золотого цвета и джинсовую юбку трапецией с рядом пуговиц спереди. Она полюбит меня за эти подарки. Она увидит, как сильно я хочу, чтобы она была рядом. Моральная сторона вопроса мною даже не рассматривалась.

В следующую субботу я встретила ее за библиотекой и сказала, что у меня есть для нее сюрприз. Она была так воодушевлена, что я даже подкрепила эту эмоцию, пока мы шли к ближайшему «Макдоналдсу», сообщив, что это подарок на ее день рождения, и я надеюсь, что он ей понравится. Сюрприз для нее. Элли смеялась рядом со мной, обнимала меня, держала за руку, приговаривая, как же, мол, круто, что я ей купила подарок. Она спрашивала, где я достала деньги. Что сказала тетя Джемайма? Как я думаю, возможно, они позволят ей приходить ко мне? Я была слишком наивна, чтобы заметить, что этот энтузиазм граничил с манией. К тому моменту, когда мы дошли до стола с бургерами на подносах, она была неуправляема, тыкала меня, отчаянно желая знать, что же я ей подарю.

Я была ужасно взволнованна, когда отдавала подарок, даже покраснела от смущения: вот сейчас она будет меня оценивать. Но ей понравилось. Она тут же надела сережки, покрутила их пальцем и потрясла головой так, что они ударили ее по щекам. Встала, надела юбку поверх мешковатых штанов, заявив, что она великолепна. Юбка определенно была слишком велика, но ей это было не важно, поэтому не важно было и мне. Она наклонилась ко мне, обняла, притянув к себе. Было так здорово, что у меня сердце замирало.

– Как ты им объяснила, на что эти деньги? – спросила она.

И тогда наступила моя минута славы. Именно этого я ждала, возможности признаться, что я сделала. Ради нее. Что я такая же, как она. Что мы одинаковы. Я улыбнулась, подмигнула точно так же, как делала она в тот первый раз, когда дала мне оранжевую майку.

– Я достала это для тебя, – ответила я.

– Ты украла? – спросила Элли. Я заговорщически улыбнулась и откусила бургер. И тут же она схватила мою руку, оттолкнув меня назад, бургер упал мне на колени. – Ты это украла? – спрашивает она снова, а моя голова ударяется о зеркало, висящее сзади. Я слышу треск раздавленного стекла. – Ты больше не будешь красть, поняла? – шипит она. И садится обратно, отпуская мою руку.

Я была так потрясена, что не двигалась секунду или две. Некоторые люди обратили внимание на эту сцену и наблюдали, как она сдирает сережки с ушей. Одна снялась нормально, но застежка на второй не хотела открываться и Элли разодрала мочку уха. Когда она до него дотронулась, вниз по пальцу потекла кровь. Она откусила бургер перед тем, как слизать кровь с руки.

– Я хотела сделать тебе подарок, – начала я неуверенно, но мое оправдание еще больше ее разозлило. Она вскочила со стула, сжала мое запястье, заставив меня встать на ноги. Я потеряла равновесие и упала на пол, соус размазался по всему лицу, бургер полетел за мной следом. Элли споткнулась и почти упала на меня. Какой-то мальчик засмеялся, и на секунду мне показалось, что она сейчас его побьет. Он закрыл рот, когда она подошла к нему, но затем обернулась, посмотрела на меня сверху вниз, и я испуганно закрыла лицо ладонями. Она потащила меня за левую ногу на улицу, и мое бедро моментально запульсировало от боли. Осколки зеркала царапали голову.

Она расстегнула юбку, швырнула ею в меня. Юбка ударила меня по лицу, задев щеку и оставив на ней красный след, который полыхнул болью, словно ожог. Собралась толпа, как в школах перед дракой. Но никто не подзадоривал нас, все они просто смотрели, сочувствуя мне. В моей голове отчетливо звучали прозвища Бизон и Одноногая Айрини, как будто и не было того случая с Робертом Нилом.

– Ты чертова идиотка! – орала она. – Ты больше не будешь этого делать! А если они узнают? А? Об этом ты не подумала? – Она нависла надо мной. Кто-то попросил ее успокоиться, но Элли обернулась и оттолкнула его. – Они решат, что это я тебя подговорила, и это сделает ситуацию еще хуже! Еще и это поставят мне в вину! Еще одна долбаная причина ненавидеть меня, и снова – из-за тебя! – Она ударила меня прямо по бедру, где был шрам, перед тем как сказать: