называется, тет-а-тет. Оказывается… Не знал пастор Тилтинь, что об этой связи были прекрасно осведомлены командиры полков и даже батальонов, что должность бригадного пастора он получил, в сущности, по ходатайству некоего жандармского полковника.

— Рекомендую особенно не артачиться, — продолжал Бриедис. — Тем более что дело вам поручается пустяковое. Ни в какое сравнение не поставишь его с прежним, — полковник криво усмехнулся.

— Что я… что я должен ему… сказать, — через силу выговорил Тилтинь.

— Наконец-то я слышу речь не юноши, а мужа, — усмешка Бриедиса превратилась в сверкающую улыбку. — А сказать вы ему можете все, что' взбредет в голову. Поговорите о Красотах Новодевичьего монастыря, повздыхайте о бренности мира сего, о великих русских усопших, покоящихся на Новодевичьем кладбище. В общем, придумайте сами.

— И это все? — выдохнул из себя Тилтинь, веря и не веря в легкость задачи.

— Пока все. Сейчас важно, чтобы вы просто встретились с Берзиным. Случайно встретились, понимаете? Дальнейшие указания получите после этой встречи. Жду вас завтра вечером у себя.

И, уже собираясь уходить, в дверях Бриедис добавил:

— Постарайтесь невзначай узнать настроение Берзина. И еще одно: вы просили полковника Гоппера помочь вам эмигрировать?

— Да, в Англию, — подтвердил Тилтинь.

— Перед отъездом полковника в Ярославль я имел с ним специальную беседу по этому поводу. Решили мы так: если вы успешно справитесь с этим поручением, вам будет предоставлена возможность уехать в Англию.

Никакой «специальной» беседы между полковниками не было. Просто они договорились: если Тилтинь выполнит поставленную перед ним задачу — подготовит почву для вербовки Берзина — то честь и хвала пастору, а если не выполнит — одному из сподручных Бриедиса придется убрать Тилтиня.

Кнут и пряник всегда оказывали магическое действие на людей, подобных Тилтиню. Получив надежду покинуть эту проклятую богом страну, пастор почувствовал, как силы вливаются в его жилы. Беда только в том, что он не знал, какого ответа ждет от него Бриедис, то есть хотел ли он, чтобы Берзин был правоверным большевиком или наоборот — противником новой власти. По опыту работы в охранку Тилтинь знал, что начальству следует докладывать не то, что есть на самом деле, а то, что оно пожелает.

13

Первая попытка связаться с Берзиным, узнать какие-то подробности его теперешней жизни кончилась для пастора явно неудачно. Прикладывая к синяку под глазом увесистый царский пятак, Тилтинь проклинал и Бриедиса, и Гоппера, и весь белый свет.

Впрочем эти горестные размышления не мешали пастору искать встречи с Берзиным. Ищущий да обрящет!

И Тилтинь обрел…

Хоронили стрелка, погибшего во время тушения пожара на Каланчовке. Берзин стоял у открытой могилы и размышлял, что вот, еще одного честного человека унесла смерть, еще одного сына так и не дождется мать в далекой Латвии. И кто знает, может быть, они хоронят сейчас человека, который мог бы стать вторым Райнисом иди Стучкой, а может быть, он построил бы на берегах Даугавы или Волги настоящий, а не сказочный Дворец счастья и люди навсегда запомнили бы имя Андрея Осиса...Андрея Осиса, которого сейчас кладут в московскую землю под звуки «Вы жертвою пали…».

Вглядываясь в застывшие черты Андрея, Берзин думал о том, куда же деваются мысли умершего человека, целый мир его чувств. Видимо, они не исчезают бесследно, а переходят к другим людям, к оставшимся друзьям, поселяясь, в, их сознании и продолжая там жить прежней жизнью… Кажется, об этом писал еще Шекспир в одном из своих чудных сонетов. В каком?..

Эдуард Петрович настолько ушел в свои мысли, что не заметил, как к нему подошел Язеп Карклинь.

— Товарищ командир, пастор здесь, — шепнул он, — За оградой прячется. Взять его, гада, надо и в Чека.

Берзин насторожился. Случайно ли Тилтинь тут? Вспомнился Аркашка, телефонный звонок неизвестного, подозрительные расспросы пастора и слова Петерсона: «Если враги заинтересованы тобой всерьез, они разыщут тебя…»

— Пока не трогайте его, — строго проговорил Берзин. — Таков приказ комиссара.

— Салюту… товсь! — прозвучала команда, и Берзин вынул из кабуры револьвер.

— Прощай, наш боевой товарищ! Клянемся тебе, мы будем верно служить революции, как служил ты ей!

Залп, другой, третий. Испуганно закричали галки, взвились к небу.

А Тилтинь стоял в стороне и, скорбно склонив голову, шептал молитву. Какую? Он и сам не знал.

После окончания похорон Берзин подошел к Тилтиню. Не обращая внимания на сладкую улыбку, появившуюся на губах пастора, он резко спросил его:

— Зачем, вы здесь? Осис был большевиком. Ему не нужны ваши молитвы!

— Ошибаетесь, мой друг, Осис был прежде всего латышом. И я молился, чтобы эта сухая московская земля была ему пухом. Мой долг…

— Ваши долги нас не интересуют. Расплачивайтесь с ними сами.

— Да простит бог вашу жестокость, прапорщик Берзин. Но я пришел сюда не только затем, чтобы молиться об умершем…

—Убитом! Убитом контрреволюцией.

— Революция! Контрреволюция! Не все ли равно? Моя паства — это люди. А люди нуждаются в утешении. Увы! Я тоже человек…

— Вам нужны утешения? — Берзин усмехнулся. — С каких это пор?

— На этой чужой земле каждый из нас нуждается в утешении. Вы разве не скучаете по Латвии? Разве вас не гложет ностальгия, или как называют эту болезнь проклятые немцы Heimweh[5].

— Допустим. И что же?

— А то, мой молодой друг, что первая потребность человека — будь он прокаженный, каторжник, отверженный или больной — обрести товарища по судьбе…

Они шли по кладбищенской аллее, и ни Берзин, ни Тилтинь не видели, как за ними внимательно наблюдают яростные глаза Язепа Карклиня.

Расставшись с Берзиным, Тилтинь долго ломал голову над тем, как доложить об этой встрече полковнику Бриедису. Из разговора с бывшим прапорщиком 4-го Видземского полка он понял, что казармы ему осточертели и он с охотой отправился бы на фронт. Выходило, что Берзин — за большевиков. Но, с другой стороны, может быть, Берзин просто врет и готов перейти на сторону «национального центра»? Вдруг Бриедис знает об этом Берзине такое, что он, Тилтинь, не знает. Черт возьми, как быть?

Благоразумно решив держаться выжидательной позиции, Тилтинь во всех подробностях рассказал Бриедису о встрече с Берзиным:

— Прапорщику надоела казарма, — и, почувствовав настороженность во взгляде Бриедиса, продолжил: — Он рвется к боевым действиям…

— Не говорил ли он вам, что готов сражаться…

— Разумеется! — воскликнул Тилтинь и выжидательно взглянул на Бриедиса, готовясь тут же подтвердить, что бы тот ни сказал.

— За наше общее дело, — закончил Бриедис начатую фразу, и пастор понял, какой Берзин нужен полковнику.

— Да, за свободную Латвию! — воскликнул Тилтинь и, уже уверенно импровизируя, продолжал: —