Греческая мантика основывалась на таких же суеверных предпосылках и воззрениях и являлась потребностью масс. Религиозное искусство толкователей и прорицателей, вероятно, являясь естественным следствием наблюдений над внутренностями жертвенных животных, постепенно превратилось в сложную систему толкования снов, птичьего полета и различных явлений природы и т. д. Вся жизнь нации наполнялась благочестивыми суевериями.

Высшими учреждениями для предсказаний будущего были оракулы, которые в пору своего наиболее блестящего расцвета оказывали на государственную и частную жизнь Греции весьма широкое и решительное, нередко весьма благотворное влияние.

Самым знаменитым и наиболее посещаемым оракулом был дельфийский оракул Аполлона. Бог света и мудрости сообщал слабому человеческому сердцу, особенно женскому, способность проникать в неизменные законы бытия, воспринимать божественные откровения и затем давать таинственные ответы на поставленные вопросы; хитрые, опытные, высокообразованные жрецы облекали затем эти ответы большею частью в стихотворную форму.

В течение многих веков дельфийский оракул умел с удивительным постоянством сохранять свое почетное положение и быть средоточием не только религиозной и духовной, но и политической жизни Греции. Из святилища Пифии вышла идея общей родины и общности происхождения эллинского народа. Она обуздала дикие страсти греческого народа непреодолимой силой гуманности и пыталась внушить грекам идею международных соглашений. Следуя задуманному плану, она искусно руководила многочисленными общинами и поселениями. Как золотым кольцом охватили греческие колонии богатые берега Средиземного моря, являясь для невежественных варваров блестящим центром образованности и культуры, а для собственного народа — мощным рычагом, поднимавшим промышленность, торговлю и общее благосостояние.

По мере того как греческие боги, олицетворенные в человеческих образах, принимали все более и более возвышенный характер, облагораживался и характер самих греков, и более возвышенными становились их нравственные, умственные и художественные идеалы. Чтобы быть достойным своих богов, проникнутых чисто человеческими страстями, необходимо было лишь обуздывать собственные стремления и страсти, подчинять их власти разума и, уподобляясь богам, облагораживать свои человеческие стремления и чувства.

Нравственная задача эллина не заключалась ни в безусловном подчинении своей телесной природе, ни в полном умерщвлении ее. Он должен был равномерно развивать все стороны своего духа и гармонически сочетать их в своей деятельности. Одаренный свободной волей и живым сознанием собственного достоинства, он не должен был, однако, злоупотреблять этими дарами, восставая против богов или оскорбляя других людей.

Грек хорошо чувствовал важное значение такого самоограничения. Представляя своих богов подобными существами, он служил им не под мучительным гнетом страха и мрачного аскетизма; грек радостно совершал свое богослужение, сопровождающееся светлыми празднествами и поэтическими обрядами, не в умерщвлении плоти, а в гармоническом развитии идей добра и красоты, в здоровом усовершенствовании всего человека, и духа, и тела — он видел свою религиозную задачу.

Такое отношение между богами и людьми создало те гражданские добродетели, которые еще в героическую эпоху отличали греков от всех остальных народов, высокие формы семейной жизни, обязанности pietas, святое право гостеприимства, великодушие по отношению ко всем молящимся о защите, к угнетенным и нищим, уважение к дружбе, любовь к отечеству. Такой народ — народ, который мог выделить из своей среды Сократа, Платона, Софокла, — должен был отличаться глубоким нравственным чувством, хотя бы и не в таком смысле, как мы это теперь понимаем.

В образе своих богов отражается и сам человек. Это прекрасное изречение одного из величайших немецких поэтов превосходно характеризует греческую религию. Греческие боги — эти идеализированные люди, в эфирных телах которых бьется человеческое сердце, трепещущее от радости и горя, любви и ненависти, сострадания и гнева, представляют собою создание художественного гения Эллады, греческая религия также имеет значение лишь художественного произведения, она является лишь культом красивой формы. Отвлеченные идеи, первоначально составлявшие основу ее, воплотившись в художественные образы, стирались все более и более.

Вследствие чисто внешнего характера общественного богослужения и чувственного направления поэтической народной религии уже в очень раннюю пору умы посерьезнее стали искать утешения и успокоения — в тайных мистериях.

Мистерии породили чувство подчиненности богам, чувство зависимости от них, потребность более глубокого благочестия и самоочищения, мистерии были порождены мыслью о бренности всего земного — идеей, которая нередко падала всей своей тяжестью на проникнутых полнотою существования греков. Они отрицали зависимость религии от красоты и искусства и подчиняли человеческую жизнь и деятельность служению богам; они побуждали человека к единению с богами, добивались божественной милости, искали утешения и душевного покоя — в обновлении жизни и смерти, в тесной связи земного и загробного существования. Все эти идеи они стремились выразить в драматических представлениях и особых обрядах, поражающих воображение.

В мистериях нет того яркого реализма, который придал греческой жизни и культу жизнерадостность и ясность, который искал свои идеалы здесь, на земле. Они проникнуты мрачною печалью, мистическим символизмом; игра воображения принимает в них болезненные формы.

Мистерии, несомненно, существовали во всех греческих государствах. Некоторые из них были доступны лишь небольшому кругу лиц и совершались лишь специально призванными для этого служителями культа, другие же совершались при участии многочисленного собрания верующих. Но как в первом, так и во втором случае лицам непосвященным воспрещалось, под угрозой строгого наказания, принимать участие в священных обрядах тайного служения, в формулах обращения к богам, в таинствах богослужения.

Почему именно эти культы отделились от остальных и облеклись таинственностью, остается загадкой, которую трудно разрешить удовлетворительным образом. В древности же верующие очень мало или совершенно не интересовались этими вопросами.

Это были древнейшие из греческих мистерий, они совершались в Элевсине, неподалеку от Афин, и были посвящены Деметре и ее дочери Персефоне. Позже к этому присоединилось еще и мужское божество, Вакх (Дионис), бог творческих сил природы.

В основе элевсинских мистерий лежит миф о Деметре. Когда богиня, как mater dolorosa, странствовала по земле в поисках своей дочери, похищенной мрачным Аидом, и, погруженная в глубокую печаль, села отдохнуть на цветущем берегу ручья в Элевсине, служанка Иамба, пришедшая к ручью за водой, отвлекла ее от мрачных мыслей и своими веселыми шутками побудила принять пищу. Она нашла в Элевсине радушный прием и отдохнула здесь от своих безуспешных исканий. Затем, благодаря заступничеству отца богов, властитель царства теней разрешил похищенной проводить полгода у матери и лишь остальное время у нелюбимого мужа. Деметра, в благодарность за гостеприимство, научила элевсинцев хлебопашеству и подарила им хлебные злаки и мистерии.