Представление сопровождалось разными таинственными, волшебными явлениями: слышались странные звуки, небесные голоса, быстро сменялись свет и тьма. Затаив дыхание, объятые благоговейным трепетом, восхищенные, но в то же время онемевшие от благочестивого страха, мисты взирали на открывшееся пред ними зрелище, которое сковывало их чувства и поражало воображение.

Мистерии заканчивались полным символического смысла обрядом. Два круглых глиняных сосуда наполнялись неизвестною нам жидкостью, которую затем выливали из этих сосудов; из одного — по направлению к востоку, из другого — к западу; при этом произносились магические формулы.

После этого мисты в торжественной процессии возвращались обратно в Афины, и этим празднества заканчивались.

Среди афинян было мало непосвященных. Кто не участвовал в мистериях в юности, тот спешил принять в них участие в зрелые годы, чтобы получить свою долю в тех разнообразных благах, на которые посвященные могли надеяться после смерти и из‑за которых мистов прославляло не только невежественное и суеверное простонародье, но и такие люди, как Пиндар, Софокл, Сократ, Диодор. Так, Плутарх заставляет мудрого Софокла высказаться относительно элевсиний: «Трижды благословенны те смертные, которые видели этих посвященных, спускающихся в Аид, для них одних предуготована жизнь в подземном мире, для всех прочих — горе и страдание».

Таким образом мистерии, по — видимому, укрепляли веру в загробное существование, вселяли надежду на возмездие после смерти и давали утешение в страданиях и превратностях жизни. Хотя нам достоверно известно, что во время празднества не излагалось никакое учение в догматической форме, но все же «предписанные очищения и посвящения могли напомнить о необходимости нравственного очищения, а молитвы и пение, как и изложение священных преданий, могли пробуждать представление о том, что жизнь не кончается с земным существованием и что после смерти каждого человека ожидает то, что он заслужил своим поведением».

Весьма сомнительно, чтобы мистерии производили на большинство посвященных то нравственно — религиозное влияние, которое именно и составляло задачу обрядов. Скорее можно предположить, что невежественная толпа смотрела на них, лишь как на легкое средство приобрести небесную милость. Механическим выполнением установленных обрядов участники мистерий рассчитывали приобрести право на благосклонность богов; но вместе с тем, не умея понять внутреннего смысла, совершенно не заботились об истинной чистоте мыслей и сердца, — явление, которое часто замечается также и в религиозной жизни наших дней.

С другой стороны, элевсинии ничего не давали людям, уже проникнутым религиозным настроением и благочестивыми стремлениями, — ничего, чем бы те уже не обладали. Символические изображения, которые им показывали, мифы, которые им рассказывали или представляли, были слишком грубы, чтобы служить «достойным воплощением высших религиозных идей». Кроме того, символическое изображение религиозных идей для многих мыслящих умов могло казаться, скорее всего, романтически разукрашенной и извращенной историей обожествленных героев легендарной эпохи, как об этом несомненно свидетельствуют слова Цицерона в беседе с Аттиком и многочисленные сказания христианских апологетов.

Но, как бы то ни было, слава элевсинских мистерий сохранялась в течение долгого времени. Даже знатные римляне, побуждаемые, вероятно, пустым любопытством, не пренебрегали посвящением. Императоры Октавий, Адриан и Марк Аврелий принимали участие в празднествах мистерий. Лишь завоевания христианства положили конец как священным элевсиниям, этому последнему оплоту античного язычества, так и всем, полным таинственности, религиозным празднествам древности.

После элевсинии видную роль в древности играл тайный культ, господствовавший на островах Самофракии в Эгейском море

Геродот, который первый из всех античных писателей упоминает об этих мистериях, называет их «Оргиями кавиров». Но какое именно отношение имели к ним «кавиры», нам не сообщают ни он, ни другие авторы. Можно предположить, что странствующие финикяне, уже в очень раннюю эпоху осевшие на греческих островах и перенесшие туда азиатский культ, положили также основание культу кавиров на Самофракии. Слово «кавиры» («Kabirim») семитского происхождения и значит нечто вроде «великие» или «могущественные».

Во главе финикийских божеств — «кавиров» — стояли бог солнца Мелькарт и богиня луны Ашера — Астарта. Этого бога солнца, который, кажется, соединял в себе благотворные и разрушительные силы неба, который обитает в свете и во тьме, который, преследуя бегущую от него богиню луны Астарту, настигает ее, наконец, на крайнем западе и вступает с нею в брак, после чего приносившая гибель богиня превратилась в кроткую, дарующую жизнь Астарту, — этого бога солнца греки на Самофракии отождествляли со своим Гермесом, добрым руководителем душ умерших. Исчезновение богини луны, которую они называли Гармонией, появление ее из подземного царства, где отыскал ее МелькартТермес, священный брак этих божеств, дающий начало новой жизни, — все это составляло центральное ядро самофракийских мистерий.

Но так как странствующий бог солнца и странствующая богиня луны признавались финикиянами главным образом за могущественных защитников путешественников и мореплавателей, то греки узнавали в кавирах своих Диоскуров, успокаивавших бушующие волны моря и в минуту опасности являвшихся на помощь мореплавателю.

Этот культ, представлявший собою вначале, поскольку можно судить на основании немногочисленных сохранившихся преданий, поклонение небесным светилам, продолжал существовать и после того, как финикиян вытеснили переселившиеся из долины Пиньоса и из Беотии греки; пришельцы присоединились к туземному культу, который продолжал существовать, никогда не зная недостатка в последователях.

Но, вначале отправлявшийся публично, в греческую эпоху культ этот облекся в непроницаемую таинственность и в глубочайшей тайне выполнялся лишь немногими верующими. Неизвестно, вследствие каких причин за самофракийскими мистериями постепенно установилась слава особенной святости и благодатной силы, вследствие чего число их членов беспрерывно возрастало, в особенности в V веке до н. э.

Не одни только отважные мореплаватели, желавшие обеспечить себе божественное покровительство в своих далеких путешествиях и благополучное возвращение домой, просили о посвящении в культ. Нет, в этот священный мистический союз стремились быть принятыми также и немало других греков. Они надеялись найти утешительную веру в загробное существование и светлое упование на скорое возвращение из мрачного царства смерти. Очевидно поэтому, что жрецы тайного культа кавиров стремились так обставить свои мистерии, чтобы они отвечали даже самым смелым ожиданиям посвященных.

Посвящению в самофракийские мистерии, как и в элевсинские, предшествовало тщательное очищение, при этом обряде большую роль играли огонь и окуривание. Нам известно также, что от посвященных'требовалось нечто вроде покаяния.

Посвящались мужчины, женщины и дети, но в самые сокровенные тайны мистерии эти последние, несомненно, не вводились. Посвященные, которые делились на два разряда — мистов и эпоптов, получали оливковую ветвь и опоясывались пурпурною перевязью, служившею отличительным признаком членов братства и в то же время верным предохранительным средством во всех опасностях, в особенности на море.