Начальство стало совещаться. Двенадцать человек, и все с пропиской. Бомбардир — тринадцатый. Простые мазурики стараются обойтись без формальностей. Прописка вещь дорогая, требуется оплатить отметку в документе, а еще больничный сбор. И притом адрес! Лавра давно находится у полиции под лупой, там обход за обходом. Какой дурак поместит здесь банду? Разве что умный и хитрый…

В дом номер четыре направили агента. Постоянный сиделец «мышеловки» — так местные прозвали трактир на первом этаже — сунулся к жмуду на огонек. Попросил в долг трешницу, а затем стал хлопотать за товарища — не будет ли ему приюта? Панскис в долг доверил, а разговор про товарища не поддержал. Некуда селить, все занято. Да как так занято, настаивал освед: у других в коечно-каморочных квартирах живут по пятьдесят человек, а у тебя всего ничего. И получил тычка в шею…

Все это было подозрительно. Особенно Филиппова смущал тот факт, что хозяин не торгует водкой. С какой стати он упускает доход? И статский советник вызвал к себе конторщика дома. Разговор он повел жестко: отдай банду, а не то вылетишь с запретом проживать в столице. И тертый дядя сломался. Он сказал:

— Виноват, ваше высокородие! Знал, но боялся.

— Что знал?

— А какие в той квартире артельщики. Только страшно им перечить. Есть у них приятель, Зверяка фамилия. Не дай бог его рассердить…

И конторщик рассказал: да, у жмуда поселилась банда Земира. Купили паспорта, греют околоточного. Денег много, почему не погреть? Земир поменял наружность, вытравил регалки[50] на открытых частях тела, волосы красит в темный цвет. Дисциплина у него строгая. Если кто провинился, имеет дело с отставным бомбардиром. Тот пощады не знает.

— Расскажи про него. Неужто у человека взаправду такая фамилия?

— Как есть. Сам росту огромного, сильный, чисто геркулес. Никогда в тюрьме не сидел, но у фартовых пользуется уважением. Он в банде вершит все мокрые дела, других не подпускает. Настоящий зверь, а никакой не человек.

— Кто он по ремеслу?

— «Статский» извозчик.

Так в Петербурге называли людей, которые занимались незаконным извозом под чужими бляхами. Одному надо уехать в деревню, второму не хочется мыть экипаж, третий ударился в запой. К ним приходит человек и говорит: дай я поезжу недельку за тебя. Выручку буду отдавать, хозяин ничего не узнает. А ты чуток отдохнешь… Все сверх оговоренного — мое. И лодырь соглашается. Дальше начинаются всякие приключения. Именно из «статских» извозчиков бандиты нанимают себе блатноги, то есть экипажи, на которых они уезжают с места преступления, перевозят добычу, а иногда и трупы. Еще эти доброхоты могут хищничать и сами: обобрать пьяного седока, сорвать шапку с прохожего, увезти и изнасиловать женщину. Искать такого очень трудно, ведь он взял экипаж на время и назвался чужим именем.

Филиппов с Лыковым поняли, что им крупно повезло. Спасибо седлецкому мещанину Матысу Жительне! Было принято решение брать банду этой же ночью под видом очередного обхода.

Снова мобилизовали людей Петровского, сделав исключение лишь для контуженного надзирателя Дымана. Вместо него на захват отправился Азвестопуло. Шишки на его голове зажили, а гонор остался. Из своей группы Алексей Николаевич привлек также Лоренцева, а Телятьеву велел возвращаться в Москву и не спускать глаз сам знает с кого…

Арест опаснейших бандитов прошел как по маслу. В полночь в дом номер четыре по Забалканскому проспекту ввалился усиленный наряд полиции. Первым делом полицейские осмотрели коридор: нет ли за печкой или ларями бесписьменных? Квартирохозяин за них не отвечает, коридор не в его власти, и народ обычно прячется там. У Панскиса, как всегда, таких не нашлось. Потом знакомые городовые привычно потребовали показать паспорта. Жильцы с ленивой руганью поднялись с коек.

— Что ж вы, аспиды, по два раза в неделю ходите? — бранился староста со сведенными наколками на руках, вынимая бумаги. Он не успел ничего понять. Расталкивая городовых, к нему подбежали крепкие мужчины и заковали в наручники. Остальные «артельщики» полезли было за ножами, но в лоб им нацелили револьверы. Лыков заехал ближайшему в глаз и крикнул:

— В муку изотру, пристрелю на месте!

Скоки были так ошарашены, что не успели оказать сопротивления. Была бы квартира, как другие, набита битком, они могли бы в толчее и выскочить. А тут на их дюжину столько же сыщиков, и каждый ждет повода нажать на курок.

Под утро главный сыщик с красными глазами сидел в кабинете и клевал носом. Напротив похрапывали в креслах Петровский и Азвестопуло. Лыков бодрился со стаканом чая в руках.

— Значит, так, — подытожил Филиппов. — Найдены девять револьверов, пять ножей, топоры, кастеты, петля-удавка. Деньги в количестве пятнадцати тысяч рублей, и ценности, похищенные из мастерской Гештифеля.

— Это в Казачьем переулке? — с трудом вспомнил статский советник.

— Да, там, где застрелили хорунжего. Еще есть пачка ломбардных квитанций из Риги. Видимо, бандиты сбросили ценные вещи там, чтобы не светиться в Петербурге.

— Наверняка, — согласился гость. — Улик в достатке, хорошее обвинение получится. Осталось одно…

— Да, — нахмурился Филиппов. — Зверяки дома не оказалось. Вдруг уйдет, сволочь?

— Наблюдение оставили, рано или поздно он появится.

Есаула ночью не нашли, и это беспокоило сыщиков. Самый опасный человек в банде пока на свободе.

— Пойду гляну, как там, — поднялся Лыков.

— Только того…

— Сам понимаю.

— Хоть грека своего возьмите. Мало ли что…

— Пусть спит, ему жена скалкой по голове настучала.

Филиппов проводил уходящего тревожным взглядом. Но уже если кому и брать богатыря-убийцу, то именно Лыкову. Уж он-то разберется.

Алексей Николаевич подоспел вовремя. В Таировом переулке всего три дома. Возле бывшего владения Дероберти стояло щегольское парное ландо работы знаменитой фирмы «Палечек». Надзиратель Кренев держал лошадей в поводу, а Жалик убеждал извозчика поехать в полицию по-хорошему.

Детина огромного роста смотрел на агента сверху вниз и снисходительно бурчал:

— Эх, людишки…

Лыков был в дурном настроении, очень хотел спать и не стал церемониться. Он решительным шагом приблизился к Зверяке и приказал:

— Выверни карманы.

— Чего? Ах вона как?

Двумя пальцами гигант оттолкнул Жалика так, что тот покатился по мостовой. И навалился на статского советника. Тот был много ниже ростом, поэтому выбрал уперкут. Раз! Голова есаула дернулась, ноги выехали вбок, и он рухнул, где стоял.

— Вяжите его, Сергей Николаевич, — приказал делопроизводитель Креневу. — А я пока обыщу ландо.

Через минуту надзиратель окликнул Лыкова: