Пошатнуть это представление о себе как о едином “я”, наделенном волей, мягко говоря, трудно. Мы знаем, что Земля не плоская, но нам нелегко это представлять, подобным же образом нам сложно поверить в то, что мы не абсолютно свободные субъекты. Можно приблизиться к пониманию, что наше восприятие свободы воли ошибочно, если задать себе вопрос: от чего именно люди хотят быть свободными? Правда, что свобода воли вообще означает? Что бы ни было причиной наших действий, мы хотим, чтобы они выполнялись аккуратно, последовательно и преднамеренно. Протягивая руку, чтобы налить воды в стакан, мы не хотим, чтобы рука внезапно потерла наш глаз или раздавила стакан или чтобы вода брызнула вверх из крана или превратилась в туман. Напротив, мы ожидаем, что вес физические и химические силы, действующие в мире, будут на нашей стороне, служа нашей нервной системе так, чтобы любая работа выполнялась должным образом. Получается, мы не желаем быть свободными от физических законов природы.

Подумайте о проблеме свободы воли на социальном уровне. Хотя мы предполагаем, что сами всегда действуем свободно, обычно мы не хотим видеть ничего такого в других. Мы рассчитываем, что водитель такси доставит нас в нужное место назначения, а не куда, по его мнению, нам следует отправиться. Мы хотим, чтобы избиравшиеся политики голосовали по будущим вопросам в соответствии с нашими представлениями (пусть и ошибочными) об их позиции. Нам неприятно думать, что они по своему усмотрению заправляют делами, когда мы посылаем их в Вашингтон (хотя это, может, и так). Мы очень надеемся на надежность наших выборных чиновников и, конечно, членов семьи и друзей.

Когда великие умы прошлого освещали вопрос свободы воли, люди еще не вполне оценили и признали очевидную реальность и ясность того факта, что они большие животные, хотя и обладающие уникальными качествами. Тем не менее мощная идея детерминизма была выявлена и воспринята. Однако до поразительных успехов нейронауки объяснять механизмы еще не умели. Сегодня мы этому уже научились — знаем, что мы развитые существа, работающие, как швейцарские часы. Сейчас, более чем когда-либо, нужно определиться с ответом на главный вопрос: действительно ли стоит считать, что мы сами несем ответственность за свои действия? Определенно кажется, что это так. Собственно, вопрос не в том, “свободны” мы или нет. Речь идет о том, что нет научных причин не считать людей ответственными за их поступки.

Пока мы будем разбираться со всем этим, я попытаюсь отметить два основных момента.

Первый имеет отношение к самой природе порождаемого мозгом сознательного опыта и заключается в том, что наши психические состояния проистекают из лежащих в их основе нейрональных, межклеточных взаимодействий. Без последних не существует психических состояний. В то же время эти состояния нельзя определить или понять, исходя исключительно из клеточных взаимодействий. Психические состояния, возникающие в результате нейронной активности, сдерживают ту самую деятельность мозга, что их породила. Такие психические феномены, как убеждения, мысли и желания, обусловлены активностью мозга и, в свою очередь, могут влиять и действительно влияют на наши решения поступать так или иначе. В конечном счете понять эти взаимоотношения удастся лишь благодаря новой терминологии, которая будет отражать тот факт, что два различных уровня материи взаимодействуют особым образом: ни один из них, существуй они поодиночке, не смог бы привести в действие то, что они рождают вместе. Джон Дойл из Калифорнийского технологического института формулирует проблему так: “Стандартную задачу можно проиллюстрировать с помощью понятий ‘железа’ и ‘софта’. Работа программного обеспечения зависит от оборудования, но ‘софт’ в некотором смысле более фундаментален, поскольку реализует функцию. Так кто кого обусловливает? Здесь нет ничего загадочного, но использование языка причинно-следственных связей, похоже, вносит путаницу. Вероятно, нам следует придумать новый, подходящий, язык, вместо того чтобы разбираться с аристотелевскими категориями”. Понять эту взаимосвязь и найти правильный язык для описания того, что она собой представляет, — по мнению Дойла, “самая сложная и уникальная задача в науке”1. Свобода, которую символизирует решение отказаться от пончика с вареньем, возникает на психическом уровне представлений о здоровье и массе тела и может пересилить желание съесть аппетитнейшее лакомство. Стремления в направлении снизу вверх иногда проигрывают представлениям, работающим в нисходящем направлении, в битве за то, чтобы начать действие. И при этом верхний уровень не функционирует сам по себе или без участия нижнего.

Второй момент касается того, как размышлять о самой идее личной ответственности в механистическом и социальном мире. Разумеется, все сетевые системы, социальные или механические, требуют для работы подотчетности. В человеческом обществе под этим обычно подразумевается, что члены социальной группы обладают личной ответственностью. Но присуща ли личная ответственность индивидуальному мозгу? Или ее существование зависит от наличия социальной группы? Кроме того, имеет ли это понятие смысл, когда рассматриваются действия вне социальной группы? А если бы в мире остался только один человек, имела бы концепция личной ответственности хоть какой-то смысл? Я предположу, что нет. И действительно понятно: она всецело зависит от общественных отношений, от правил социальных взаимодействий. Этого не найдешь в мозге. Конечно, некоторые понятия, которые потеряли бы смысл в отсутствие других людей, не полностью зависят от социальных правил или взаимодействий. Например, если бы существовал только один человек, бессмысленно было бы утверждать, что он самый высокий или выше всех остальных, но само понятие “выше” не зависит исключительно от социальных норм.

Нельзя не отметить, насколько все это похоже на безумные рассуждения искушенных интеллектуалов. Кажется, когда я прихожу в ресторан, заказанные мной блюда — результат свободного выбора. Когда утром звонит будильник, я могу пойти делать зарядку либо перевернуться на другой бок — и это мой свободный выбор. Или я могу зайти в магазин и принять решение не засовывать себе что-то в карман, не заплатив. С точки зрения традиционной философии свободная воля есть убеждение в том, что поведение человека выражает его личный выбор, который не определяется физическими силами, судьбой или Богом. Это вы принимаете решения. Вы, ваше “я” с главным командным пунктом, всем руководите, вы свободны от причинной обусловленности и сами осуществляете действия. Вы свободны от внешнего контроля, принуждения, навязывания, заблуждений и внутренних ограничений своих действий. Однако ввиду того, что мы узнали из прошлой главы, современный взгляд состоит в следующем: мозг порождает разум, а вы есть ваш чрезвычайно распределенный и параллельный мозг без пункта центрального командования. Нет никакого духа в механизме, нет ничего таинственного, что составляет вас. То “я”, которым вы так гордитесь, — это история, сотканная вашим модулем интерпретации, для того чтобы объяснить столько всего в вашем поведении, сколько он может учесть (остальное им отвергается либо рационализируется).

Мы функционируем автоматически: воспринимаем ощущения, дышим, создаем новые клетки крови и перевариваем пищу без единой мысли об этом. Мы также в некотором отношении автоматически ведем себя: формируем коалиции, делимся едой со своими детьми и избегаем боли. К тому же безоговорочно верим в определенные вещи: инцест недопустим, а цветы нестрашные. Непрерывное повествование нашего левополушарного интерпретатора — тоже автоматический процесс, который вызывает иллюзию целостности и замысла, хотя представляет собой апостериорный феномен. Значит ли это, что мы просто наблюдатели в путешествии, совершаемом на автопилоте? Что вся наша жизнь и все поступки и мысли предопределены? Опять двадцать пять... Как я уже говорил, в свете наших сегодняшних знаний о работе мозга, похоже, стоит пересмотреть вопрос о том, что значит обладать свободной волей. О чем, в конце-то концов, мы все-таки говорим?