помешательство. Может быть, он тоже здесь, призрачная фигура в арендованной машине, что рыскает по МОИМ улицам вместо того, чтобы сидеть где-то еще, где ему самое место.

На кухонном столе лежит овальная бамбуковая шкатулка, на ее крышке восседает фигурка Тары. Это моя божественная шкатулка. Маркус рассказывал мне о таких шкатулках, думаю, они популярны среди проходящих программу двенадцати шагов. Пишешь что угодно на клочке бумаги, ставишь дату, кладешь в шкатулку и передаешь богу. Моя шкатулка не пополнялась неделями, но однажды я написала, что хочу весточку от буддиста, и вскоре получила рукописное письмо. Внимательный читатель вспомнит, что из этого вышла катастрофа. Старое-доброе бойся своих желаний. Единственное новое желание, связанное с буддистом, которое я бы положила в шкатулку, – никогда больше о нем не вспоминать.

Название этой записи я позаимствовала из постановки «Ликантропы / Entre Chien et Loup», которую Сесил Гискомб сделал для 10-го ежегодного театрального фестиваля поэтов круга Small Press Traffic, который должен состояться в следующие выходные (28 и 29 января) в Калифорнийском колледже искусств.

Вчера днем я была в Тимкен-холле – репетировала роль «Воздержанности, ангела» в пьесе Дэвида Брэзила и Эвана Кеннеди «Признаюсь!: Адаптация „Исповеди“ Августина Блаженного в шести сценах». Претенциозно, конечно, но блестяще. Тейлор Брэди будет играть не одно, а целых два дерева.

Мэтт Гордон работает над костюмом ангела, и мы всё еще думаем над моими отношениями с гениталиями Августина. Согласно задумке Дэвида и Эвана, я просто указываю на них, а Кевин считал, что нужно чуть ли не погладить. Я передала слова Кевина Дэвиду, тот ответил: «Отлично, давай так». Пьесу Сесила прогнали раньше нашей, так что он сидел без дела и, когда я проходила мимо, спросил, собираюсь ли я всё еще участвовать в его постановке, буду ли я кричать из зала? Смутно помню, как вызвалась что-то выкрикнуть из зала, когда мы пили после чтений в Окленде несколько месяцев назад, но совсем не помню, чтобы соглашалась кричать во весь голос. Сесил сообщил, что Джованни Синглтон тоже будет кричать, и я ответила, отлично, она зажата не меньше моего.

По словам Сесила, стоило Джованни узнать, что я буду кричать, она отметила, что в крике мне равных нет.

Страх стоять на сцене в костюме ангела и взаимодействовать с гениталиями блаженного Августина не сравнится со страхом кричать из зрительного зала.

На сцене власть у тебя. Я могу непринужденно давать лекции, выступать с чтениями, участвовать в публичных дискуссиях, но мне кажется практически невозможным задать вопрос из аудитории, где я должна сперва заявить свое право на власть. И эта ничем не опосредованная телесность крика – как вообще выдать такое на публике только потому, что Сесил попросил, как суметь? Иногда мне снятся сны, в которых вот-вот произойдет что-то ужасное. Я открываю рот, чтобы закричать, – и не издаю ни звука. Что, если субботним вечером я открою рот, но не выйдет ничего, кроме тихого хрипа?

Джованни в другом конце зала кричит до одури, но мой рот – застывшее кольцо неудачи.

* * *

28/1/11

Эфемерная тирада

Колтеру нравится, что отсылкам к буддисту нет конца, но я от этого не в восторге.

Всю прошлую неделю буддист вызывал во мне лишь гнев. У меня нет ни малейшего желания поддерживать с ним общение, так почему же я цепляюсь за эту связь? Печатаю это в болезненном состоянии – всего лишь простуда, но неприятная; надеюсь, лихорадка выжжет во мне остатки буддиста. Когда буддист приехал встретиться со мной, в его районе бушевали пожары и поговаривали об угрозе эвакуации.

Тем же вечером в пяти минутах езды от аэропорта, в Сан-Бруно, взорвался газопровод, взрыв был похож на «огненный гейзер» (пишут в SF Chronicle). буддист прилетел из одного облака дыма в другое. Наш «первый раз» случился 11 сентября. Переизбыток предостерегающих знамений. Не знаю, где он провел свою первую ночь в Заливе, но его кто-то покусал, и у него на груди появилась пара огромных жутких волдырей.

буддист завел фейсбук. Пролистываю список его четырехсот с небольшим «друзей». Среди его типичных фавориток, кучки ухоженных женщин средних лет, есть и его старая подружка, живущая в Ист-Бэй. Они постоянно общаются (он встречался с ней в те же выходные, что и со мной) – но «никакого секса», как он сказал, хотя я не спрашивала. Еще он сказал, что они расстались больше десяти лет назад, но она так ни с кем и не начала встречаться. Захожу к ней на страницу, прокручиваю до графы «Семейное положение»: «В свободных отношениях». Мозг начинает делать дикие логические умозаключения, достойные Шерлока Холмса на спидах; отправляю в бан и буддиста, и подружку. В старые времена буддиста, со всей его скрытностью и туманностью, назвали бы развратником, бабником – и были бы правы. Он говорил мне, что я необычная, потому что застала его врасплох, и если бы он сразу понял, что я его заинтересую, он бы не стал со мной так откровенничать. Он шутил про свои техники соблазнения. Наши отношения начались с того, что моя подруга бросила его, и он взбесился. А как же сострадание, – писала я, – неужели ему нет места, ты же буддист, разве ты не должен чувствовать сострадание?

Он поблагодарил за напоминание о сострадании – и снова написал ей, чтобы попытаться исправить ситуацию, но та была непреклонна. Теперь я могу оценить ее мудрость и инстинкт самосохранения, позволившие ей остаться в стороне от этого урагана размытых границ.

Я же испытываю ярость человека, который попался на удочку квартирных аферистов. Вот из-за чего мы поругались в последний раз, почему он назвал меня «существом», чья мантра – «всегда мало/всегда мало/всегда мало»: я предложила приехать к нему.

Живет он один, его типа жена в двух часовых поясах от него – почему бы и нет? А вот почему нет: у него слишком маленькая квартира, слишком грязно, в городе нечего делать. Я так и не узнала, почему на самом деле он не хочет меня видеть, но довольно скоро мне стало совершенно ясно, что я никогда не буду желанной гостьей у буддиста. Внезапно до меня дошло, что это не та потрясающая судьбоносная страсть, о которой мы говорили. Я просто была одной из его любовниц, которую он хотел держать на поводке в Сан-Франциско, еще одной портовой девкой, которую он может навещать во время своих буддийских гастролей. Даже несмотря на то, что на фоне всегда маячила его типа