костюма. Я была в ужасе оттого, что люди могли всерьез подумать, что я так вырядилась специально. Тогда я задумалась, может мне стоит одеваться необычнее? С тем образом жизни, который я имею привилегию вести, я могу позволить себе любую блажь. Я могла бы стать гигантской низкобюджетной версией Кэти Акер, никто бы и глазом не моргнул.

Вчера шла пешком от дома до колледжа, двадцать семь минут от порога до порога, а потом от колледжа до SF Camerawork на встречу с Колтером, сорок две минуты. Погода была прекрасная, и, хотя дорога не то чтобы живописная, я наслаждалась голубым небом и свежим воздухом. Учитывая странную топографию Саут-оф-Маркет, самый простой способ добраться до колледжа – пойти абсолютно противоречащей здравому смыслу дорогой, понятной лишь местному жителю. Я вспомнила, как ребенком «срезала» путь по дороге в школу, выбирая извилистые маршруты, какую близость я ощущала с ландшафтом и в какой восторг меня вчера привели заросли бамбука в Дизайн-дистрикт, его длинные стебли с заостренными листьями, хрупкие и внушительные одновременно. Я шла мимо здания суда на углу Брайант-стрит и 7-й улицы, к которому примыкают поручительские конторы и забегаловки с фастфудом, и думала об эссе Сесила Гискомба о сериале «Беглец», опубликованном в сборнике «Поэтика критики» 1994 года (под редакцией Джулианы Спар, Марка Уоллеса, Кристин Превалье и Пэм Рем); по мысли Сесила, «в беде» – это некое состояние бытия / состояние ума. Когда я вошла сады Йерба-Буэна, меня обдало розовой волной обильно цветущих деревьев. Колтер считает, что это сливы.

Мы с Колтером встретились, чтобы обсудить буддиста, то есть книгу. На прошлой неделе он (Колтер) отправил мне по имейлу цитату из Пруста:

Когда мы уже чем-нибудь не дорожим, нам всё-таки не вполне безразлично, что раньше оно было нам дорого, а другим этого не понять. Ну и вот, теперь я так устал, что мне трудновато жить с людьми, и мои былые чувства, мои, и больше ничьи, – это свойство всех, помешанных на коллекционерстве, – стали для меня драгоценностями. Я открываю самому себе мое сердце, точно витрину, и рассматриваю одну за другой мои влюбленности, которые никто, кроме меня, не узнает. И вот об этой-то коллекции, которая мне теперь дороже всех остальных, я говорю себе, почти как Мазарини о своих книгах, хотя и без малейшей боли в сердце, что расставаться с ней мне будет невесело[16].

Колтер добавил:

Подумал о тебе, когда прочел это. . Надеюсь, я не звучал нечутко, когда сказал, что мне нравится постоянное возвращение буддиста в блог. Я лишь хотел заметить, что, пока ты редактируешь блог о буддисте, он продолжает расти. Блог может длиться бесконечно (листаешь, листаешь, листаешь), но книга ЗАКАНЧИВАЕТСЯ. Я знаю, что ты в САМОЙ гуще. В гуще спорных чувств к чему-то по имени буддист. Думаю, это очень смело и чувственно. Мне кажется, твои мотивы всегда ясны (взгляни на вторую строчку в цитате). Думаю, людям это важно, потому что тогда мы чувствуем связь с текстом; в жизни каждого обязательно есть кто-то, отношения с кем так и остались неразрешенными и сложными, мы тратим так много времени на осознание того, что произошло… пока случившееся не превращается почти что в абстракцию.

В конце Колтер написал «с теплом и любовью» – какой же контраст с безвкусным прощальным напутствием буддиста «с наилучшими пожеланиями»! Немного о грустном. Через письмо о буддисте я смогла освободиться от злости к нему. Слова сделали из человека персонажа. Тем не менее, как справедливо заметил Колтер, он, как и блог, продолжает свое существование, у всех нас есть свои бесперебойные источники психического заряда. Поэтому сюжетная арка, с ее соблазнительной фантазией о разрешенном конфликте, так привлекательна. Сюжетная арка подпитывает наше стремление к ненапрасной смерти. Сюжетная арка не просто врезается в стену и обрывается. Она заканчивается осмысленным образом. Поэтому я снова и снова пытаюсь написать окончание буддиста – блога, книги, человека. Когда Кевин прочитал в моем последнем посте фразу «Это последнее, что я напишу о буддисте, так надо», он закатил глаза. «Сколько раз ты говорила, что это последний раз? Четыре? Пять?» «Людям нравится, – ответила я в свою защиту. – Это троп».

Вечером, когда мне предстояло сыграть ангела, мне было так дурно, что я боялась, что не смогу выйти из дома или что мне не хватит сил вымыть голову, стоя под душем. Но я взяла себя в руки, потому что у меня была миссия, эта роль придала мне сил. Я вспоминаю все истории о людях, которые вроде бы уже давно не жильцы, но держатся, потому что у них есть веские на то причины. Боб Флэнаган год за годом считался самым долгоживущим пациентом с муковисцидозом, потому что, как говорили, искусство придавало его жизни смысл.

Я больше не могу держаться за буддиста – книгу, человека, блог. Да избавлюсь я ото всех страданий, покинутости, страстей, уныния, гнева. В сем финале слышу я голос Ангела. Он велит: не позволяй сердцу твоему отягчиться гневом и страстями. Помни, все мы суть прах, в прахе буддист пропадал, в прахе он и нашелся. И я отвечаю: да, мой Ангел, к тебе обращаюсь, преисполненная твоим вдохновением; тот, кого я так любила, есть тот же прах, что и я. Я всё могу благодаря тому, кто дает мне силы. Дай мне силы, о Ангел-хранитель, дабы могла я дать, что повелишь, и повели, что хочешь. Ты знаешь стенания сердца моего к тебе и реки слез моих. О Ангел Воздержанности! Вся надежда моя только на великое, великое милосердие твое. Оно делает нас собранными и возвращает к единому, а мы ушли от него, разбрасываясь в разные стороны. Мало любит меня буддист, кто любит еще что-то и любит не ради меня. О Любовь, которая всегда горишь и никогда не гаснешь! Ангел милосердия, зажги меня! Ты будешь умножать и умножать cвои дары во мне, и душа моя, вырвавшись из клея ярости, устремится за мною к тебе. Ты убьешь мой голод дивной сытостью и облачишь это тленное тело вечным нетлением. И преизбытком твоей благодати угасив распутную тревогу моих мыслей, не стану я боле презирать буддиста, да посему взываю к нему со всей полнотой своего сердца: «С наилучшими пожеланиями!»[17]

* Неопубликованное *

20/2/11

Еще кое-что

Вошла в режим сорока дней в пустыне – то есть затворничаю. Мне было ужасно грустно, пока я не признала, что именно это