Но далее Флемстид стал благодарить Ньютона за присланный экземпляр «Оптики». «Он надеется, что я отнесся к ней одобрительно, так он мне сказал, – писал Флемстид позже. – Но я громогласно ответил «нет», ибо все неподвижные звезды представлены в ней как светила диаметром 5 или 6 секунд, тогда как четыре пятых из них не достигают и односекундного видимого диаметра. Однако на этом пункте он оборвал дискуссию, объявив мне, что приехал узнать, какого продвижения я достиг…» Но Флемстид не перестал критиковать Ньютона. «Я показал ему также свои новые лунные числа, подогнанные под его исправления, и продемонстрировал, насколько они отклоняются от истинных, чему он, казалось, немало удивился, сказавши: этого не может быть». Покидая обсерваторию, он призвал Флемстида «совершить все благо, какое в ваших силах» – иными словами, продолжать заниматься каталогом. Спустя некоторое время Флемстид записал, что делать благо – это вообще принцип его жизни, «хотя я не знаю, можно ли сказать то же самое о жизни Ньютона». Это единственная сохранившаяся заметка Флемстида, написанная непосредственно в период его встреч с Ньютоном, и она полна обвинений и подозрений. Позднее Флемстид заявлял о Ньютоне: «Я изучил его нрав; этот человек будет моим другом, лишь пока я способен приносить ему пользу». Астроном делал вывод: он «полон недоброжелательства и идет на поводу у тех, кто гораздо хуже, нежели он сам». Эти замечания написаны в 1717 году, они вошли в предисловие Флемстида к его труду, который наконец опубликовали. Но предисловие в печать не пропустили: в то время критика великого патриарха английской науки уже считалась проявлением неблагоразумия и неуважения.

В свою очередь, Ньютон тоже был не в восторге от Флемстида – впрочем, как и от всех, кто дерзал усомниться в его суждениях. Однако ему нужен был каталог звезд, чтобы продолжать собственные расчеты, а поэтому он и дальше пытался перехитрить астронома, чтобы заполучить данные его наблюдений. Флемстида не пригласили войти в состав делегации, ходатайствовавшей о попечительстве принца Георга. Флемстид не вошел и в число тех, кого выбрали для надзора за публикацией его же каталога, хотя он сам набросал план такой публикации. Когда астроном написал Ньютону с просьбой прислать новый перевод Птолемеева звездного каталога, тот не ответил. Взамен он предложил Флемстиду сто восемьдесят фунтов – за помощь в расчете «местоположений Луны, планет и комет». Это была единственная информация, которую требовал от него Ньютон.

Вскоре Флемстид осознал, что его отстраняют от всех заседаний, касающихся его собственного каталога звезд. «Не помню, чтобы с известных пор я присутствовал хотя бы на едином их собрании, – писал он, – за исключением одного, где при мне отнюдь не обсуждали ничего существенного, хотя я полагал себя главным заинтересованным лицом…» Астронома задело и то, что его предполагаемому издателю обещали выплатить по тридцать четыре шиллинга за лист каталога, тогда как самому Флемстиду никто не собирался компенсировать расходы. Он, посвятивший наблюдениям тридцать лет жизни, теперь должен удовлетвориться ежегодным жалованьем королевского астронома – сотней фунтов? А ведь на это жалованье (как он неустанно подчеркивал) ему приходилось покупать оборудование и нанимать ассистентов. В свое время он просил комиссию, учрежденную Ньютоном, «изыскать достойное возмещение моим трудам и 2000 фунтов трат». Комиссия отказалась рассматривать эту просьбу.

Уже понятно, что Ньютон обращался с Флемстидом очень дурно – по-видимому, считая его или (в лучшем случае) надоедливым типом, или (в худшем случае) неизбежным злом. Флемстид сам это понимал; он осознал, что Ньютону требуется звездный каталог для собственных целей. В одной из заметок он писал, что «сэр И. Н. заставил вытряхнуть перед ним мои закрома и теперь благородно являет публике мой собственный труд, видимо желая, чтобы его похвалили за то, что он его раздобыл». Он желал компенсации морального ущерба (которая не повредила бы его карману), ибо иначе «неблагодарность моей страны сэр И. Н. объяснит моей же глупостью».

Переговоры о публикации звездного каталога тянулись весь 1704 и 1705 год, к немалому раздражению Ньютона. Шли дискуссии об ошибках при наблюдении, о деталях публикации, о вопросах доставки рукописи. Флемстид писал о Ньютоне: «Я не добиваюсь его расположения, между тем его натура требует, чтобы ему льстили и громко им восхищались». И вот в марте 1706 года Флемстид явился домой к Ньютону, где заинтересованные стороны наконец достигли соглашения. «Сэр Исаак осведомился, доволен ли я теперешним положением вещей; я отвечал: весьма странно, что на меня обращали столь мало внимания, хотя я более прочих вовлечен в этот предмет; мне показалось, что он раздосадован моим замечанием».

Флемстид откладывал передачу издателю каталога неподвижных звезд под тем предлогом, что каталог еще не готов к печати, и это породило новую стычку с Ньютоном. Видимо, у того случился очередной приступ ярости, поскольку Флемстид затем отметил, что Ньютон отличается «характером гордым и надменным». Далее астроном сообщал, что сэр Исаак «сам преспокойно говорит о своих ошибках, но не в состоянии сдержаться, когда слышит о них от ближних». Очень похоже на Ньютона: приступ гнева против человека, осмелившегося задать ему вопрос и бросить вызов. Флемстид добавляет: «Я всегда полагал его вероломным честолюбцем, чрезвычайно падким на лесть и не терпящим возражений».

Продолжались нескончаемые обсуждения, откладывания и взаимное непонимание, так что, когда в 1708 году принц Георг скончался, проект временно отложили в ожидании подходящего попечителя. Ньютон пришел в ярость из-за того, что лишился возможности ознакомиться с наблюдениями Флемстида, и в ближайший же год добился исключения королевского астронома из числа членов Королевского научного общества – за неуплату взносов. Флемстид написал коллеге, что «сокрушен» Ньютоновым «скаредным, хитроумным и коварным» поведением. Последуют и новые вспышки этого конфликта.

Впрочем, Флемстид особо выделяет одно заседание Общества в 1705 году, где Ньютон казался «более обыкновенного радостным и веселым». Как раз тогда королева Анна возвела его в рыцарское достоинство – не за научные заслуги или службу в Монетном дворе, а за политические свершения во имя государства. Так или иначе, он стал первым математиком и первым ученым, удостоенным такой чести. Королева специально приехала в Кембридж, дабы провести церемонию; по воспоминаниям Стакли, «Ее Величество изволили отобедать в Тринити-колледже, где и посвятили в рыцари сэра Исаака, а затем отправились на вечернюю службу в церковь Кингс-колледжа». После церемонии студенты столпились вокруг Ньютона, а он «восседал вместе с главами колледжей, и мы смотрели на него и не могли насмотреться, точно на некое божество». Однако новое почетное звание не помогло его политической карьере. Когда в этом же году Ньютон решил выдвинуться в парламент от университета, он получил меньше голосов, чем другие кандидаты. На этом его парламентская жизнь завершилась.

Но он продолжал железной рукой управлять Монетным двором. Управлял он им и тогда, когда перечеканка монет для Шотландии и всплеск войны на континенте ускорили размеренную работу станков. Между тем он еще не до конца распрощался со своим научным прошлым и продолжал свои штудии в области алхимии и теологии – в двух сферах знания, которые он еще не совсем покорил. На оборотах записей, касавшихся монетных дел, Ньютон набрасывал заметки о древних религиях и библейских откровениях.