по внешности. Настоящим византийцем он потом себя проявил. Но пока Иван III хотел передать трон внуку Дмитрию – сыну своего первенца от брака с тверичанкой. Кроме того, царь хотел закрыться от колдовских происков претендентов на его наследство особой церковной благодатью. 4 февраля 1498 г. в Успенском соборе Кремля состоялась эпохальная знаковая акция – церковное венчание наследника престола на великое княжение. Царевич Дмитрий Иванович стал не просто преемником деда, но коронованным соправителем. Ранее такого не случалось. Великий князь на Руси принимал власть по праву наследования – ему не требовалось церковной санкции. Он мнил, что ангелы и без священников справятся. Византийская же традиция требовала подчеркивать богоизбранность правителя и отмечать это специальной церемонией. Теперь в Москве впервые был использован весь этот вековой багаж символического акцентирования. Ведьмам и колдунам должно было стать сложнее покушаться на помазанника.

Канон списали с греческого, традиционного для царской коронации. Мероприятие сопроводили мощной идеологической кампанией. Дмитрий должен был стать первым венчанным московским государем и в том числе наследником православных василевсов, римских цезарей. Именно для обоснования его статуса создавали первоначальную редакцию «Послания о мономаховых дарах» Спиридона-Саввы, где впервые была декларирована преемственность московской династии от византийских императоров и намечен тезис «Москва – третий Рим». Сакральным символом наследия выступила шапка Мономаха, якобы дарованная в XI в. киевскому князю Владимиру Всеволодовичу императором Константином Мономахом. Она впервые принимала участие в церемонии, став впоследствии главной государственной реликвией. Венчанием царевича Дмитрия в 1498 г. были явлены вселенские претензии Московского княжества – последнего в мире независимого православного государства[136].

В следующий раз такая церемония состоится только через 50 лет при коронации Ивана Грозного, который скопирует и разовьет канон миропомазания Дмитрия, включая мономахов венец и византийские имперские претензии. Все темы, затронутые тогда, позднее приобретут особое значение, особенно в конце XVI в. и начале XVII в., когда вопрос права на царство обретет особую остроту.

В 1498 г. великий князь Иван возложил коронационную шапку на голову царевича Дмитрия и произнес речь, дав ему наказ, содержание которого сохранила летопись:

«Внук Дмитрий, пожаловал есмо тебя и благословил великим княжством; и ты имей божии страх в сердце, люби правду, и милость, и суд праведн, и имеи попечение от всего сердца о всем православном християнстве»[137].

Тема праведного суда регулярно возникает в летописи в эти годы и, возможно, указывает на работы по кодификации права, которые привели к Судебнику 1497 г. – первому своду законов Русского государства. Его составление также связывают с кружком Елены Волошанки и царевича Дмитрия, интеллектуалами-«жидовствующими». Судя по всему, эта группа объединяла сторонников строго монархических принципов и централизации. Парадоксальным образом их противники – восточно-римская принцесса София и ее сын Василий – оказались в стане покровителей старой удельной системы. В церемонии коронации Дмитрия они участия не принимали, но, возможно, были в числе главных адресатов – великий князь давал им понять на самом доступном для византийцев символическом языке, что его решение неколебимо и оспариванию не подлежит, что колдовство бессильно. Однако позднее все оказалось совсем наоборот.

Во внутриполитической ситуации последствия принятия Дмитрием титула великого князя носили ограниченный характер. Чуть иначе обстояло дело во внешней сфере. К соседям были отправлены соответствующие посольства. Сопредельные государи были уведомлены о новом статусе и претензиях Дмитрия, то есть Москвы. Но никакой реальной власти царевич-соправитель не получил. Даже удел ему выделен не был. Более того, вскоре после 1500 г. его роль в придворной иерархии стала быстро снижаться. Лидирующие позиции восстановил, а потом развил и закрепил Василий. В той придворной интриге нет полной ясности, но к 1502 г. дело дошло до ареста Дмитрия с матерью:

«Тое же весны, априля 11, в понеделник, князь великии Иван положил опалу на внука своего великого князя Дмитрея и на его матерь Елену, и от того дни не велел из поминати в октениах и литиах, ни нарицати великим князем посади их за приставы».

И далее по тексту сразу: «пожаловал князь великии Иван сына своего Василиа великим княжьством… априля 14, в четверк… благословил и посадил на великое княжение Володимерское, и Московское, и всея Русии самодержцем»[138].

О причинах опалы историки гадают. Судя по всему, для современников это тоже было секретом. В Холмогорской летописи так и отмечено: «положи опалу… за некое их прегрешение»[139]. Высказывают предположения, что это заслуга Василия, который проявил себя деятельным организатором, и вина заносчивого внука Дмитрия, который выказал «грубость» к деду. Или сыграли роль симпатии матери Дмитрия, Елены Стефановны, близкой «жидовствующим», осужденным на соборе в 1504 г. Как бы то ни было, речь о противостоянии двух группировок, объединенных вокруг двух женщин, двух матерей: Софии и Елены, великой княгини и матери венчанного соправителя. Первая умерла в своих покоях в апреле 1503 г., а вторая в тюрьме в январе 1505 г. Как сетовал князь Андрей Курбский, «посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний»[140]. Но бенефициаром тогда определенно стал царевич Василий, Василий III, который вскоре занял трон[141].

По сведениям Герберштейна, в 1505 г. великий князь, находясь при смерти, выпустил внука из поруба, призвал к себе и просил прощения, но, как только тот вышел из опочивальни умирающего, распоряжавшийся делами отца Василий приказал вновь его схватить[142]. Дмитрий умер в тюрьме через 4 года, проведя в заключении в общей сложности почти 7 лет. Герберштейн, посетивший Москву еще через 8 лет, упомянул слухи: «Одни полагают, что он погиб от голода и холода, другие – что он задохнулся от дыма». Андрей Курбский считал, что княжича удавили[143]. Похоронили его достойно – рядом с отцом в великокняжеской усыпальнице. В этом право венчанного государя не ущемили. Вполне официальные позднейшие летописи уверенно именовали Дмитрия «великим князем» и «благоверным»:

«Преставился внук великого князя. Тоя же зимы [1509 г.], февраля 14, преставися благоверныи князь великии Дмитреи Ивановичь всея Русии в нужди и в тюрьме; и положиша тело его в церкви архааггела Михаила на Москве возле отца его, великого князя Ивана Ивановчя»[144].

Стоит добавить, что великий князь Иван умер 27 октября 1505 г. в первом часу ночи[145], то есть, когда только миновал день памяти Дмитрия Солунского (26 октября). Это, пожалуй, может подчеркнуть достоверность версии Герберштейна о предсмертном покаянии государя перед внуком Дмитрием, которого вызвали к умирающему правителю в день тезоименитого святого. Выходит, что тени сомнений или еще чьи-то преследовали великого князя в момент смерти. Рок вершился – ангельская стража колебалась.

Судьбоносными эти события стали и для Василия. Он никогда не будет венчан на великое княжение, хотя в отношениях с западными государями даже претендовал на