В этом случае так называемый «Великий Западный Раскол», последовавший за «Авиньонским пленением», как и само это «пленение», очень удачно вписываются в канву Альбигойских войн и последующих за ними Крестовых походов, ставших, так сказать, «пробой пера» этой обновленной церкви — этого «Нового Вавилона».

То есть «запустение» все-таки было и сыграло какую-то роль в авиньонских событиях, только занимало оно в цепочке тех событий совсем не то место, которое назначили ему историки. Не было оно причиной «плена», как не было, впрочем, и следствием борьбы итальянских кланов. Борьба эта вообще «не из той оперы». На самом деле (и об этом умалчивается) она вместе с «пленом» была следствием разделения единой, имперской (иудействующей), церкви на католическую и православную ветви, завершившегося авиньонским пленом.

Финал этого разделения, «Великий Раскол», — отнюдь не «западный», а просто «Великий», — мы и наблюдали в эпизоде с коронацией Генриха VII, когда папа-раскольник сидел в Авиньоне, а в Аатеранском дворце короновал кардинал, по-видимому, ставленник Константинополя[64].

Обнаруживаются удивительные вещи. Оказывается, традиционное объяснение причин и мотивов Крестовых походов не соответствует действительности. Вовсе не благородная задача защиты христианских святынь от неверных подвигла рыцарей под предводительством французского короля на столь опасное мероприятие. Преследовалась гораздо более прозаичная и далеко не бескорыстная цель — победить в перетягивании каната с византийством в лице патриархов и провизантийских пап, точнее, той их части, которая упорно противилась проникновению в религию различных новшеств вроде «филиокве». Даже факт захвата Иерусалима вскорости после церковного раскола 1054 года подталкивает к такому выводу.

Наверное, потому и условились историки считать перепалку между провизантийскими папами и королем происшедшей двумя веками позже Клермонского призыва папы Урбана II, что она никак не сочеталась с придуманной ими сельджукской угрозой христианским святыням, вложенной в уста указанного папы в качестве casus belli[65]. А чтобы не привлекать к ней лишнего внимания, ее объявили мелкой внутрикатолической дрязгой.

Так и осталось «авиньонское пленение пап» странным наростом на теле официальной хронологии, явно выпадающим из контекста событий того времени.

Впрочем, о подлинных целях крестоносного движения можно догадаться и без обращения к этому эпизоду. Достаточно вдумчивого анализа обстановки, на фоне которой оно зародилось. Дело в том, что обстановка эта, если лицезреть ее во всей полноте, никак не могла дать повод к выступлению, цели которого были сформулированы Урбаном II на Клермонском Соборе 1095 года.

Впрочем, судите сами.

В XI веке положение христианства на Востоке становится невыносимым. Византия, ранее контролировавшая ситуацию в этом регионе, стала терпеть одно поражение за другим. Наступающие из Туркмении сельджуки, возглавляемые Алп-Арсланом, разбили византийцев при Манцикерте (1071), взяв в плен императора Романа Диогена. Практически вся Малая Азия перешла в их владение. Образовался Сельджукский султанат со столицей в Никее. Примерно в это же время в руки сельджуков попал и Иерусалим, находившийся до этого, как и вся Палестина с Сирией, во владении египетской династии Фати-мидов. Паломники, прибывающие в Святой Город, стали терпеть утеснения от магометан. Возникла угроза осквернения Гроба Господня.

Вознегодовав от увиденных в Палестине бесчинств, один из паломников, Петр Амьенский по прозвищу Пустынник, стал бродить «по полям и весям» Западной Европы в рубище с призывами к «освобождению Гроба Господня». Он стал настолько популярным в народе, что многие даже старались отщипнуть клочок шерсти у его ослика в качестве сувенира.

Страстные речи пилигрима произвели впечатление и на папу Урбана II. Но не только это. Говорят, Петр привез папе письмо от иерусалимского патриарха с мольбами о помощи изнывающим под мусульманским игом единоверцам. В ноябре 1095 года в Клермоне состоялся церковный собор, на котором понтифик выступил с призывом к отвоеванию Святой земли у магометан[66].

Здесь сразу же возникает масса вопросов. Ну вот, например. Почему только в 1095 году возникла необходимость отвоевания Иерусалима из рук «неверных», если он попал в эти руки, — имеется в виду упомянутая арабская династия Фатимидов, — еще в 638 году? Чем арабы были лучше сельджуков? Почему понадобилось почти полтысячелетия для того, чтобы Европа возопила от неслыханного святотатства и разразилась Крестовыми походами?

Пишут, что владычество арабов не было слишком обременительным для христиан. Оттого и мирились с ним так долго. Дескать, только турки привнесли во взаимоотношения двух религий элемент насилия. Но позвольте! Ведь это арабский халиф аль-Хаким, страдая от душевного недуга, в 1009 году отдал приказ разрушить иерусалимские церкви Анастасис и Мартирий, снести фундаменты других христианских церквей и часовен. При арабах, как и при турках, христиане и евреи обязаны были платить джизью — подушный налог с немусульман, призванный подстегнуть последних к переходу в ислам. То есть и при арабах жизнь христиан была полна не всегда приятных неожиданностей.

В свою очередь о турках нельзя сказать, что из всех мусульман они были самыми рьяными гонителями христиан и евреев. Имеется множество свидетельств цивилизованного отношения османских правителей к покоренным иноверцам в Византии. Такое же отношение к населению завоеванных областей Малой Азии и Палестины демонстрировали и сельджукские султаны. За некоторыми исключениями — я имею в виду ту же джизью и обязанность носить одежду особого цвета (голубую — христианам, желтую — евреям) — режим сельджуков можно даже назвать щадящим. «При сельджуках, — пишет Т.В. Носенко, — в Иерусалиме продолжали функционировать все христианские церкви и благотворительные заведения, в частности, гостиницы и госпиталь, построенные и содержавшиеся на средства купцов из итальянского торгового города Амальфи. Сельджуки не предпринимали каких-либо особых репрессивных мер ни против греко-ортодоксального духовенства, ни против христиан других восточных исповеданий, в отличие, кстати, от крестоносцев, лишивших своих восточных единоверцев многих прав и владений. Что же касается жестокости и кровожадности сельджуков, то в Иерусалиме они были направлены прежде всего против сторонников Фатимидов, поднявших мятеж против властей в 1077 г. Беспощадно карались не только противники-мусульмане, но и евреи, проявлявшие лояльность к Фатимидам. Спасаясь от преследований, еврейская община перебралась в этот период из неспокойного Иерусалима в отдаленный тихий Тир.