– Ага, – упорствовала Таня. На Шурку даже не глядела.

Бобка догадался, что надо говорить как сестра, и повторил:

– Совсем чужой мальчик. Большой.

Глаза у тети Веры были огромные, в темных ободках.

– Прямо вот так ниоткуда подбежал? – опять спросила тетя Вера.

Очевидно, ей требовалось время, чтобы понять: следующие две недели хлеба у них не будет. Точнее, пятнадцать дней.

Таня пожала плечами:

– Совершенно незнакомый. Подбежал и вырвал. И хлеб, и кошелек.

Шурка напрасно пытался поймать ее взгляд. Таня его не выдала. Но и мириться раздумала.

– Ну вы ротозеи, – выдохнула тетя Вера и уставилась на собственные руки.

Яркие шелковые цветы глядели на нее со скатерти во все глаза.

Шурка и Таня видели, что она расстроена.

Но тетя Вера думала вовсе не о хлебе и карточках. Она думала о том, что учила детей быть вежливыми, не драться, а договариваться, не нападать первыми, не брать чужое, делиться. Но вся ее наука, оказывается, теперь им мешала. Она годилась для мирных времен. А времена, которые наползали на город, были похожи на черный ледник. И как с этим быть – непонятно. Вернее, понятно. И это было хуже всего.

– Ладно, – сказала тетя Вера. – Что-нибудь придумаем.

Она встала. И вдруг стала снимать со стола скатерть – уголок к уголку. Хлестнули шелковые кисти. Тетя Вера убрала свернутую скатерть за пазуху, молча надела пальто, сапожки. Бублик вяло помахал хвостом: гулять? Но не удостоился и взгляда. Тетя Вера вышла.

Просто ушла.

– Нельзя же ничего здесь брать, – недоуменно заметил Бобка.

Таня хмыкнула.

– Взрослые, Бобка, устанавливают правила только для детей. Сами они их отличненько нарушают.

Мишка таращился своими разными глазами.

Шурка сел на тети-Верин стул. И даже сгорбился точно так же, как она. Он очень устал. И он кругом был виноват. Из-за хлеба и Витьки прежде всего.

– Вот бы сейчас эти груши, – сказал Бобка. Он смотрел на картину, что висела над кроватью. – Или булку.

Шурка тоже посмотрел.

– Бобка, – вдруг сказала Таня, – хочешь в прятки поиграть?

Бобка тотчас взял мишку, сжал покрепче.

– Нет.

– Шурка, а тебе? Не скучно?

– Нет, – с подозрением посмотрел на нее Шурка.

– Ты поиграть не хочешь?

– Тебе чего надо?

– Хочешь или нет?

– Во что?

Таня уставилась на Шурку своими глазищами.

– В прятки.

Тут явно был какой-то подвох. Но только что Таня вела себя как герой, ни слова не сказала про Витьку…

– Ну? – нетерпеливо дернулась она.

– Допустим, – осторожно ответил Шурка.

Таня обернулась к Бобке.

– А ты, Бобка, будешь водить.

– Я мишку не дам!

– Води вместе с мишкой, – неожиданно кротко согласилась она.

Точно подвох, понял Шурка.

– Бобка только до десяти считать умеет, – напомнил Шурка. – Лучше я буду водить.

Но Таня словно не слышала. Она присела перед Бобкой на корточки.

– Сейчас, Бобка, я тебя научу считать до пятидесяти. Или даже до ста.

Бобка смотрел на нее во все глаза: верить или нет?

Таня взяла его руку в свою.

– Считаем: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. – И загнула пальчик. – Теперь опять считай.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, – быстро справился Бобка.

Таня загнула на Бобкиной руке еще один палец.

– Вот видишь, у тебя уже двадцать.

Бобка изумленно смотрел на два загнутых пальца: двадцать! И он только что посчитал это сам! Показал мишке. Мишка оценил.

– Теперь опять считай, – сказала Таня.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Третий палец Бобка загнул уже сам.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять! – радостно выкрикивал он.

Вскоре на руке не осталось пальцев – все были сжаты в кулак.

– Вот так! Ты только что сам сосчитал до пятидесяти.

Бобка посмотрел на свой кулак. Потом на Таню. Вот это да!

– Это называется умножение, – объяснила сестра. – Ты очень умный, Бобка.

Шурка закатил глаза. Но Бобку лесть покорила окончательно. Он засмеялся, затряс кулаком. Он понял! В одном пальце был десяток! Бобка смотрел на Таню как на бога математики – с обожанием, страхом и восторгом.

– Теперь считай до ста, – велела Таня.

– Как?

Таня присела на колени, легко забрала у Бобки мишку, положила на пол, вытянула обе его ручки:

– Когда загнешь пальцы на обеих, это и будет сто. Тогда иди нас искать. Понял?

Бобка растопырил все пальцы и радостно кивнул.

– Понял. Понял! – И начал считать: – Раз! Два! Три!..

Сейчас она утащит мишку, понял Шурка.

Но Таня просто встала с колен:

– Сперва отвернись. Нельзя смотреть, куда мы прячемся.

Бобка отвернулся к окну. Он уже не боялся за мишку – Таня его будто не замечала.

– Бублик, место! – крикнула она рванувшемуся следом псу. И тихо и быстро пошла к двери.

– Теперь можно? – спросил, не оборачиваясь, Бобка.

– Да, – отозвалась Таня. – И помедленнее.

Бобка начал:

– Ра-аз… Два-а-а… Три-и-и…

– Таня, погоди, – начал Шурка.

Но сестра приложила палец к губам: тсс! А затем поманила Шурку, показала глазами: иди за мной.

Тетя Вера вынула из-за пазухи скатерть. Встряхнула ее, расправила шелковые цветы. В сыром сером воздухе они казались особенно яркими. Летом ими можно было бы обмануть шмелей и пчел. Но сейчас никто к этим цветам что-то не летел. Люди с авоськами озабоченно толклись по мокрому снегу, обходя тех, кто стоял с протянутыми руками и держал в руках вещи. На тетю Веру и ее скатерть никто не смотрел.

Впрочем, здесь ни на кого особо не смотрели. Вещи предлагались все какие-то домашние, неосновательные, бестолковые. Их нельзя было съесть. Ими нельзя было согреться. Напрасно их протягивали руки.

Тетя Вера медленно коченела, постукивая ногами в сапожках. Она устала. Сложила скатерть треугольником, набросила себе на плечи. И тут же услышала: