С площадки этажом выше виднелась точно такая же пара зеленых полуголых силачей. Все четверо как бы почтительно приподнимали потолок, приглашая пройти.

Таня остановилась.

– Мы потом ни за что не сложим так же аккуратно, – промямлила она. И запнулась: ей показалось, что каменный живот у нее над головой вздохнул.

Танин взгляд отскочил от стены; бородач напротив тотчас притворился, что не он только что косился в их сторону.

– Сложим, сложим! – гнул свое Шурка. – Запомним, как было, и сложим.

– Ну возьми погляди, раз тебе надо, – сдалась Таня.

Ей почему-то хотелось поскорей отсюда выйти.

Шурка осторожно принял сверток. Высвободил треугольную складку, отогнул бумагу.

Диверсанты, тайны, сигналы – все лопнуло, разлетелось брызгами, забылось. Из газеты высунулся кусок шоколада. На уголке лежал тусклый блик.

– Это не шоколад, – сказала Таня, глядя во все глаза.

– Это не шоколад, – согласился Шурка.

Это не мог быть шоколад.

– Давай только чуть-чуть лизнем. Просто чтобы знать наверняка.

Помолчали.

Это был шоколад.

– Заверни его обратно, – диким голосом прошептала Таня. Будто Шурка держал голыми руками гадину.

Шурка не мог отвести взгляд от темно-коричневого уголка. На языке осталась душистая сладкая горечь. Сопротивляться ей не было сил. Невозможно…

Таня выхватила у него плитку, завернула в смятую газету и решительно потопала вверх по лестнице. Шурка за ней.

Постучали. В щель просунулся черненький, как на стебельке, глаз. Таня протянула в приоткрытую дверь на цепочке комковатый сверток. Его тотчас утащила рука. Дверь захлопнулась. Оба ждали.

– А нам она шоколаду не дает, – отчего-то плаксиво сказал Шурка. И опомнился: самому стало противно от своего тона.

– Ты… – повернулась к нему Таня, но не договорила: дверь снова приоткрылась.

Та же мятая газета, только сверток побольше. Под газетой Таня почувствовала твердые края. Но не успела поднять взгляд, как дверь уже захлопнулась. Будто за ней не было квартиры, а жил моллюск в раковине, и это была не дверь, а створки.

Развернули, теперь уже не сговариваясь, прямо на лестнице. В свертке было пять плиток столярного клея.

Шоколад? Менять на клей? Пусть маленький кусочек на пять плиток – но на клей?! Что тетя Вера собралась клеить? Опять чужие окна заклеивать?

– Знаешь, – голос Тани стал быстро наполняться слезами, – тут просто темновато, в парадной. Мы, наверное, не очень поняли. Выйдем и посмотрим как следует.

Рядом по стене мелко заструился песочек. Оба задрали головы, а потом посмотрели друг на друга. Значит, не померещилось.

Хрустнуло. И еще, и еще. По стене побежала длинная ломаная трещина.

Тане показалось, что каменные, дрянной зеленью замаранные мышцы надулись, напряглись. Потолок задрожал. Бах!

В каменных завитках бород искривились рты, а глаза, еще минуту назад пустые и каменные, налились жизнью и ненавистью. Атланты с натугой толкали потолок, им никак не удавалось объединить усилия – и сбросить каменный свод на непрошеных гостей.

Крак!

– Шурка! Бежим!!!

Таня рванула Шурку за ворот, и оба кубарем выкатились из парадной.

Бежали до самого дома. Даже когда просто уже шли, то все равно казалось, что бегут, топоча, оскальзываясь на мокром снегу, который падал и падал. От ботинок летели мокрые хлопья.

Упираясь руками в колени, вскарабкались по лестнице. Таня не сразу попала ключом в дверь. Шурка не выдержал, принялся жать на пуговку звонка. Наконец Таня вставила ключ, и оба ввалились в темный коридор. Ни одна дверь не приоткрылась на шум. Соседи, видно, все разошлись по делам.

Таня уронила сверток, плитки с шуршанием выползли на пол. Но она так и осталась стоять, припав спиной к стене. Шурка привалился к двери. Оба тяжело дышали.

В глубине коридора заскреблись. Скрипнула дверь. Бублик просунул нос – узнал своих и, стуча когтями, бросился приветствовать. Хвост махал так, что все тельце извивалось. Таня попыталась наклониться и дать псу лизнуть руку, но просто сползла вниз. Вытянула ноги. Шурка тоже сел. Бублик сам пролез под руку. Ладонью Шурка чувствовал его ребра, шишечки позвоночника.

Шурка почувствовал, что ужасно устал. Он не мог сказать ни слова, только таращился на Таню, а она – на него.

Дышали уже спокойно.

И тут Бублик унюхал сверток на полу. Обернулся. Цапнул плитку.

– Кыш, пошел! – махнула на него Таня.

Стала собирать плитки, обернула их газетой.

– Погоди, Таня.

– Чего?

– Он их чуть не съел.

– Не съел же!

– Я не об этом.

Шурка отогнул газетный лист у нее в руках, отломил от желтоватой плитки уголок. Бублик смотрел умильно. И Шурка бросил.

Бублик только клацнул челюстями. Наклонил голову, захрустел добычей.

Шурка принялся осмыслять факт. Мысли ворочались устало.

– Это что же, клей можно есть?

– Шурка, дурак ты несчастный, – вздохнула Таня.

– Сама дура.

– Ты же ему клей скормил.

– И что?

– А то, что теперь Бублик склеится изнутри.

Оба помолчали, представляя это. Бублик смотрел на них, чуть наклонив морду.

Таня захохотала. И Шурка вслед за ней.

– Склеится!

– Если он склеится… Ха-ха-ха… Его больше не надо будет выводить…

– …В уборную, – сквозь смех пропищала Таня.

– И лаять он…

– Ой, не могу! – утирала глаза Таня.

– Ха-ха-ха! – Шурка повалился на бок. – Лопну сейчас… Склеился, Бублик?

– Прекрати! – хохотала Таня.

Бублик каким-то образом понял, что смеются над ним. И обиделся – не полез целоваться, хотя обычно целовал всех, кто наклонял лицо. Таня и Шурка от смеха всхлипывали уже на полу. И не сразу услышали, что в дверь звонят. Только когда Бублик залаял, оба умолкли.

Лаял Бублик странно. Как будто кто-то ногой давил на резиновую грушу.

– Гр-ха… гр-ха…

Кашель какой-то, а не лай.

– Склеился, – гробовым голосом проговорил Шурка.

Оба опять прыснули, захрюкали. Тренькнул звонок.

Таня с распаренным от смеха лицом поднялась, отперла дверь. Она все еще улыбалась. Шурка тоже подошел.

– Гр-ха…