Этот трюк имел повторение при НЭПе, но среди беговых лошадей. Впервые, после революции на одесском ипподроме, проводили заезды лошадей. Тотализатор был дряной. Победила лошадка гужевой артели «Смерть капитализму». Приз, пять мешков овса. Додик уже жил в Калифорнии и грел свои старые кости на тамошнем солнышке, и, так, между прочим, организовал одну из лучших кинокомпаний мира, которая и прославила Додика, простите за тавтологию, на весь мир. Кто провел эту хохму в жизнь с лошадкой «Смерть капитализму», до сих пор загадка.

22. Продолжение Миллер.

Миллер выпил еще рюмку коньяку и отправился на службу в прекрасном настроении. Теперь, ему жизнь казалась прекрасной и безоблачной. Будет и виноградник с усадьбой, будет и фрау. На Миллера Додик вышел не случайно.

Афера с акциями была задумана давно, как только акции «Новой пароходной компании» начали расти в цене. Этим делом он хотел завершить карьеру афериста и стать жителем Умани в роли простого буржуа, периодически навещая Киев и Одессу. Родители Додика уже скончались в праведном труде, и пекарня досталась младшей сестре Розе, которой он нашел мужа, так что семейная династическая работа продолжалась. Над Додиком взял шефство его дядя, ребе из Умани. Он нашел ему невесту, а Додик и не возражал. Надо, так надо. Пора и на покой.

Месяцем раньше Додик достал настоящую акцию «Новой пароходной компании и обратился к владельцу одесской подпольной типографии, которая располагалась на Малой Арнаутской улице в глубоком подвале, где начинались знаменитые одесские катакомбы. Катакомбы, по большому счету, в Одессе везде начинались, но так было принято думать. Додик и владелец типографии Игорь Юрьевич Галкин расположились в небольшом ресторане, в отдельном кабинете, на Старо-Портофранковской улице, афишировать эту встречу ни кто не желал. Галкин лишь номинально числился главой печатного цеха, кто был истинным владельцем типографии, ни кто в Одессе не знал. Типография печатала все, что требовалось подпольным и честным торговцам. Тут печатались винные этикетки лучших торговых марок мира, и я вам скажу, по своему качеству печати, эти этикетки, не только не уступали оригиналу, но порой и превосходили по качеству. Этикетки французских духов, косметики, перечислить все невозможно, а какие игральные карты выпускались, так это вообще сказка. Когда в Германии впервые напечатали фотографию типографским способом и французы оспаривали это первенство, одесская типография это сделала на месяц раньше, и ни кто не поднимал шум. Додик предъявил акцию Игорю Юрьевичу, тот не сразу начал ее разглядывать в лупу, а прежде начал нюхать и нежно гладить.

— Додик, у нас солидная фирма, мы не занимаемся финансовыми операциями. Да, мы можем печатать и доллары вместе с фунтами, и я вам скажу, лучше оригинала, я уже не говорю про немецкие марки, это вообще полный халоймес, эти марки, но мы не занимаемся политикой, нам это ни к чему.

— Игорь Юрьевич, я таки знаю, что у вас солидная фирма, поэтому и обратился к вам. Это разовая сделка, тем более, она не повлияет на курс доллара к японской йене. Обещаю, что все будет тихо и спокойно. Человек купит акции и, только через полгода поймет, что он купил гораздо лучшее, чем он этого хотел. Скандал, конечно, будет, но мы же не собираемся подрывать благополучие «Новой пароходной компании», так, накажем одного болвана и делов-то.

— Додик, вы меня убедили. Я верю вашему слову.

Только после этого Игорь Юрьевич стал рассматривать ценную бумагу под увеличением.

— Так, все понятно. Напечатано в Швейцарии. Тут вот в углу и микротекст имеется и не плохо выполнен, а вот водяные знаки слабоваты. Я выгнал бы такого мастера в два счета, очень не ровные края. Наша фирма не может выполнить такую работу.

— Игорь Юрьевич, что-то я вас не пойму. Это когда же вы не могли сделать заказ, я такого не помню. Объясните.

— Додик, я же вам только что сказал, не очень хорошие водяные знаки, мы не умеем делать плохо. Наша акция будет чуть лучше, чем оригинал. Если это вас устраивает, мы готовы к сотрудничеству. Сколько вам нужно таких акций? Меньше тысячи для вас будет не рентабельно. Нам все равно, сколько печатать, одну или миллион. Цена будет одна и та же, только разница в цене бумаги. Краска ни чего не стоит, почти ни чего не стоит.

— Пакет акций в тысячу штук, значит, мне нужно семь тысяч акций. Главное, что бы номера все были разные, можно подряд в каждом пакете.

— Додик, вы меня обижаете. Цифры у вас будут, какие пожелаете. Значит так, семь тысяч по пяти копеек за штуку, это вам обойдется в триста пятьдесят рублей. Мы можем их вам напечатать завтра, у нас есть замечательная китайская бумага, китайцы кроме бумаги ни чего делать не умеют. И отдать заказ мы можем завтра, но и вы солидная фирма, вам навье ни к чему. Они же будут новенькие как галоши, и отдавать типографской краской. Моня их хорошо проветрит и слегка послюнявит своими пальчиками. Их же когда-нибудь пересчитывали. Но так как Моня с головой плохо дружит, семь тысяч он будет считать неделю. Так, когда прикажете выдать вам заказ?

— Я вас не тороплю, мне подходит и две недели. Не горит. Клиент ещё не созрел для покупки. И торговаться я не буду. Вот тысяча рублей за работу.

— Додик, вы деловой человек и я вас уважаю.

Игорь Юрьевич спрятал пачку ассигнаций, не пересчитывая, тут он Додику доверял полностью. Не начинается серьезное дело с обмана. Они плотно пообедали и разошлись по своим делам. Заказ был доставлен вовремя. Теперь предстояло завершить сделку.

В пятницу Миллер взял однодневный отпуск и в десять часов был на одесской бирже, что на Пушкинской улице. На биржу он зашел впервые. Тут стоял невообразимый гомон, клерки бегали по залу. В общем, шёл рабочий процесс. Не зная, к кому обратиться, он немного походил по залу, нужно было для себя найти биржевого маклера. Он только подумал об этом, как возле него оказался хорошо одетый мужчина, лицо его вызывало полное доверие. Мужчина поздоровался и тут же представился.

— Старший маклер. Егор Кузьмич Протасов. Я вижу, вы впервые на бирже, раньше я вас тут не видел. Вас что-то интересует, или вы так, посмотреть пришли?

Миллер немного лукавил.

— Я еще и сам не знаю. У меня есть небольшая сумма денег, я бы хотел ее вложить в доходные бумаги.

— Понимаю. Давайте пройдем в мой кабинет, тут слишком шумно. Разобрать, что тут говорят на бирже невозможно,