Накатило приятное тепло. Нервы отпустили – позволили даже разыграть «радость встречи со старым школьным другом», которой так хотелось Леньке. Друзья пообнимались – даже троекратно расцеловались, по-русски. Хряпнули блинов с икоркой. И пошла задушевная застольная трепотня. Говорил в основном Дашков. Алексей говорить не мог – слушал, потягивая виски. Пил и ждал «внутреннего щелчка» – сигнала, что все ему становится безразлично. Он хорошо знал эту свою особенность. Изучил, как говорится, на практике. При этом вид у него был самый заинтересованный – и Ленька Дашков разливался соловьем:

– Леха, мы с Элькой так и не поняли тогда толком, чо это ты резко свалил сразу после выпускного? И с концами! Мы все еще собирались раза два, пытались тебя зазвать, особенно девчонки, но ты на связь не выходил. Дальше – лет на несколько все разбежались. Я за это время чуть-чуть МИРЭА не закончил – радиоэлектроники и автоматики, – правда, свалил с четвертого курса. Ситуация в семействе зависла. Келдыш помер, нашу квартиру на Ленинском отец с матерью продали при разводе. Папа, уйдя от нас, вышел в большие люди, одно время был зампрефекта Центрального округа – забогател, женился на молоденькой. А о нас с мамой забыл – будто нас никогда и не было! Мать подавала на алименты, хотела судиться. Но у него оказались везде «свои люди». Вот тогда меня и торкнуло: чтоб были везде «свои люди»; чтобы приходить «от Иван Иваныча» – и ногой открывать чиновничьи кабинеты; чтобы – все «схвачено, за все заплачено»! А авторитетных людей тогда хватало. Время нас рассудило. Отца вскоре сняли, молодая жена сбежала. А я, наоборот, набирал авторитет! Ну, в наших кругах… Понял? Теперь у меня все тут схвачено, хожу уважаемым человеком – мать, правда, не дожила…

Дашков налил треть стакана вискаря без содовой и молча выпил. Затем, уже хмелея, потянулся через стол и легко приобнял Летуева:

– Эх, Леха, какие наши годы! Жалко, что мать не застала меня «в поряде» – зато заценили жены. Ты хоть в курсе, кто моя первая? – тут из пухловатых складок его физиономии выглянули быстрые острые глазки – и обожгли лицо Летуева, как две тлеющих головешки.

Алексей опустил глаза. Ему стало так плохо, что пробрал даже жуткий страх: он испугался, что сейчас протрезвеет, неожиданно и не к месту! Рука довольно заметно дрогнула – и полстакана вискаря вошли мягко и отрадно, будто прямо в сердце. Леха машинально поставил локти на стол, пытаясь укрепиться, не упасть ниже плинтуса духом от того, что услышит. Тлеющие головешки потухли; губы Дашкова растянулись в усмешке. Близко склоненное лицо Летуева обдал запах виски, икры и гнилых зубов. И продолжилось соло:

– Я потому тебя и спросил за Сашку Данилину – помнишь, она тогда заглядывалась на тебя в школе? Но я ее первый просек. И ее, и возможности ее папаши. Данилин, в то время директор мясомолочного комбината, оказался деловым человеком и, предчувствуя развал Союза, тоже целился отложить кое-что на черный день. Да и комбинат к тому времени постоянно нуждался в поддержке. Государство уже не помогало. Мы учредили фонд и выступили спонсорами комбината, поддерживали и его, и лично его руководство. Он так и продержался дольше всех на плаву – и сам Данилин, и его производство. Сашенька тогда сочла меня благородным рыцарем, Робин Гудом, – и не смогла мне отказать. Мать у них тоже умерла рано. Так мы и жили семейно – мы с Сашенькой и Данилин. Потом Данилин тоже склеил ласты. Сашенька тогда еще не знала, что настоящей ценой нашего сотрудничества была его подлая информация о своих конкурентах и партнерах-коммерсантах, позволявшая нам легче и быстрее пригребать их под свою «крышу». Только после похорон я открыл ей правду. Конечно, она этой правды не выдержала. И теперь Сашка платит мне за то, чтоб я не очернил «светлую память» ее отца, заслуженного бессменного руководителя завода, которого трудяги до сих пор вспоминают со слезами благодарности. Денег у Сашки лишних нет, Лисаев, хоть и имеет связи, но скуповат, во всем ее учитывает. И платит она, по примеру папашки… понял чем?

Леха и без вопроса уже понял. Еще один стакан вискаря позволил ему усидеть на месте, и только поэтому не вскочил и не швырнул столик с закусками прямо в стеклянную дверь… А просто молча дослушал Дашкова.

– Ты, Лехыч, правильно просек. Платит Сашка информацией. Сообщает всю подноготную о фирмах, которые выигрывают самые выгодные тендеры. Мы к ним являемся в гости в самый благополучный момент. Можем даже предложить свою помощь – в итоге, как раньше, получаем еще «крышуемых». Ничего не поделаешь, время меняется, надо обновлять клиентов.

Тут наконец у Лехи Летуева в мозгу произошел долгожданный щелчок – хмель накрыл его с головой, и больше он ничего не помнил. Не помнил, как их с Дашковым, пьяных, развозил тот самый водитель «Опеля». Как ставили на постоянное место у дома его верного «железного друга». И водитель с соседом, что жил дверь в дверь, дружно дотащили его до квартиры, нашли в карманах ключи и благополучно внесли вовнутрь – положили на диван. Ключи оставили рядом, дверь захлопнули – все чин по чину.

И никто больше не потревожил его в эту последнюю блаженно-пьяную ночь…

На следующее утро Летуев проснулся у себя дома в привычном состоянии серьезного похмелья. Давно не случалось ему напиваться так, чтобы не помнить вчерашнее. Сначала, еще «на старые дрожжи», это показалось просто досадным мальчишеством. За которое будет стыдно перед Сашенькой… Здесь какая-то заноза больно повернулась в памяти. Летуев «поправился» пивом из холодильника и, уже прощаясь с головной болью, вспомнил!

Вспомнил все.

Настойчиво зазвонил мобильник. Не глядя на дисплей, Летуев знал – звонит Сашенька. Не хотелось с ней говорить. Вообще ничего не хотелось. На него напала самая страшная «немочь» – душевная тоска, невыносимая, как зубная боль. Умом он понимал: Сашеньке не нужно было рассказывать именно ему о Дашкове, она считала это делом прошлым. Но как же тогда их «взаиморасчеты»? И главное – почему Дашков?

На звонок все-таки пришлось ответить. Алексей еще не привык отключать Сашеньку от общения.

– Алька, ты где? Что с тобой? Ты что, выпил? Ты виделся с Леонидом? Не говори, ничего не говори, я сейчас приеду, я все объясню, ты только дождись. Ты дома? Неужели он посмел тебя куда-то затащить? Аленька, ответь! – Она называла его ласково – Алькой, даже Аленькой…

Неожиданно скрипучим голосом Летуев произнес:

– Александра Григорьевна, извините. Не стоит вот так сразу срываться с работы. Я не дома. Сегодня днем я уезжаю, возможно, мы не успеем увидеться. Теперь о деле. Мы освоили треть финансирования программы по благоустройству. В связи с моим отъездом прошу вас передать две трети программы другой фирме – для «Стройсервиса» условия тендера оказались невыполнимы. Не волнуйтесь, телефон я оставлю на фирме, так что меня на связи не будет – не хочу оформлять роуминг. Вернусь, постараюсь позвонить.

Кровь бросилась ему в голову, и стало страшно – так трудно давался этот разговор. Но сказал он все достойно – трезво и твердо. И, чтобы не надоедал звонками недоумевающий подрядчик, чтобы не стояло в глазах лицо Сашеньки, чтобы, не дай бог, не прозвонился самодовольный Ленька Дашков, он отключил мобильник намертво. Где-то он читал, как люди, прожившие много лет вместе, навсегда расстались из-за неосторожно сказанных слов. Тогда ему это казалось выдумкой досужего писаки. Но жизнь, как говорится, все расставляет по местам…