Лори взял фотографию из протянутой руки Рида. Он стоял, ссутулившись и сосредоточенно опустив голову. Квик по-прежнему сидела, наблюдая за ним и глубоко затягиваясь сигаретой.

– Откуда это у Прадо? – спросил Лори.

– Они не знают наверняка. В их архивах периода тридцатых годов хватает пробелов – по вполне понятным причинам. Возможно, Роблес оставил фотографию кому-то, чтобы она была в безопасности, когда разразилась война. Возможно, этот кто-то не знал, что с ней делать, и передал ее в Прадо. Власти не особенно жаловали Исаака Роблеса, а его произведения не соответствовали их вкусам. Люди могли опасаться, что об их приятельских или дружеских контактах с нежелательными лицами кто-то узнает.

– «Нежелательные лица»?

– Судя по тому, что нам известно, Роблес вращался в левых кругах. Возможно, он был политическим агитатором. Допускаю, что сотрудники музея приняли эту фотографию на хранение и положили ее в одну из архивных папок. Роблес не дожил до того, чтобы сравняться с Миро или Пикассо: у него нет такого количества произведений, он не пережил такой творческой эволюции. Но и то, что он успел создать, – на высочайшем уровне. Малочисленность его произведений можно объяснить ранней смертью или тем, что он уничтожил множество своих работ. Такого рода практика придает живописцу особый статус: его произведения становятся большой редкостью. А теперь к делу. Я считаю, что принадлежащая вам картина – так называемая темная лошадка.

– «Темная лошадка»?

– Да, она долгое время провела в ожидании, что мы ее найдем. Годами о ней никто не знал. Возможно, речь идет о тысяча девятьсот тридцать шестом, – продолжал Рид. – Конечно, жаль, что у нее нет рамы, ведь по качеству рамы можно узнать очень и очень многое. Вероятно, у Роблеса не было особой возможности обзавестись рамой, если он в то время жил на юге Испании. Но если это действительно Роблес, а я думаю, что это он, то он написал эту картину в самом расцвете своего дарования, как раз перед войной. Посмотрите на краски, на сюрреалистический сюжет, на игровой момент в этой картине. Она очень необычная. Мне понятно, почему художника так высоко ценили в свое время.

– А что с ним случилось? – поинтересовался Лори.

– Случилась война, мистер Скотт. Существует несколько гипотез. Согласно одной из них, он отправился на север, чтобы вступить в ряды республиканской армии, когда батальоны Франко наступали с юга. Могилу художника так и не нашли, но для того времени это обычное дело. Он был с юга, из Андалусии, какое-то время жил и работал в Малаге, но без особого успеха. Затем он жил в Мадриде и Барселоне – есть пара его литографий оттуда, малозначительных.

– Понятно.

– Но в то время, когда сделали этот снимок, Роблесу можно было особо не волноваться насчет войны. Он переживал творческий расцвет. Вернувшись домой, он оставил свою идеалистическую, фигуративную эстетику и, по-видимому, стал писать в совсем иной манере. За несколько месяцев до того, как Испанию расколола Гражданская война, Роблес создал картину, вызвавшую большой шум. Она называется «Женщины в пшеничном поле». Вы о ней слышали?

– Нет.

Рид повернулся к двери и, могу поклясться, посмотрел на замочную скважину. Я застыла.

– Это не очень знаменитое, но особенное произведение, – вступила Квик, и Рид повернулся к ней. Постепенно мне удалось загнать подскочившее к горлу сердце обратно.

– А что в нем такого особенного? – спросил Лори.

– Я навел кое-какие справки, – продолжил Рид, прежде чем Квик успела что-либо сказать. – Мы знаем, что Роблес продал «Женщин в пшеничном поле» в Париже – примерно в то время, когда был сделан этот снимок. Продажей занимался человек по имени Гарольд Шлосс.

– Понятно, – промолвил Лори. Даже сквозь замочную скважину было видно, что он не в своей тарелке.

– Какое-то время картина провела в Нью-Йорке, а теперь висит в доме Пегги Гуггенхайм в Венеции. Мне довелось видеть «Женщин в пшеничном поле», – добавил Рид, – и могу свидетельствовать, что у двух картин много общего. Они как живые. – Он дотронулся до края полотна Лори. – Иногда мне кажется, он был бы гением, если бы его творческий путь продолжился.

– Почему?

– Это не всегда можно определить. Видите ли, у большинства художников есть слабые и сильные стороны: к примеру, один умеет дать волю воображению и создать неповторимый образ, но его техника рисования может быть несовершенна, у другого рождаются потрясающие картины в течение короткого периода, а потом работы по тем или иным причинам становятся все хуже. Многие художники не обучались композиции, а посему от них не приходится ждать каких-то радикальных открытий. Или вы можете столкнуться с прекрасно обученным рисовальщиком, у которого отсутствует воображение, а значит, он никогда не сможет создать мир заново. Словом, довольно трудно найти художника, обладающего всеми достоинствами сразу. К таким уникальным мастерам принадлежит Пикассо – посмотрите его ранние работы. Конечно, это субъективное мнение, но мне кажется, что таков и Роблес. И, на мой взгляд, в создании вашей картины он продемонстрировал еще большее мастерство, чем в работе над «Женщинами в пшеничном поле». По мнению одних, его малочисленные картины носят политический характер; другие считают его творчество высшим пилотажем эскапизма. Таково свойство произведений Роблеса: их можно все время интерпретировать заново, они совершенно не устаревают. Художник и сегодня не утратил своей значимости. С его картинами не заскучаешь – всегда можно открыть что-то новое. Более того, если вести разговор на базовом эстетическом уровне, картины Роблеса, можно сказать, услаждают глаз, но при этом напрочь лишены приторности.

– Но ты не можешь доказать, что это Роблес, – прозвучал голос Квик.

Рид посмотрел на нее, прищурившись.

– Прямо сейчас – не могу, Марджори. Но есть возможность это сделать. У него были и другие картины. Нужно разыскать их и поместить эту работу в общий контекст его творчества. Ваша мать… недавно скончалась, как я понимаю, мистер Скотт?

– Да, это так.

– А вы не знаете, она хранила чеки?

– Чеки?

– Ну да, чеки на покупки. Например, на картины.

– Боюсь, она не из тех женщин, кто хранит чеки, мистер Рид.

– Жаль. – Рид задумчиво посмотрел на картину. – Любая деталь, связанная с историей приобретения, была бы нам очень полезна. Я интересуюсь происхождением картины не только на случай, если вы захотите продать картину, а мы, возможно, ее выставить…

– Выставить? – переспросила Квик.

Рид взглянул на нее из-под полуопущенных век.

– Верно. Я спрашиваю, мистер Скотт, потому что эта картина может стать поводом для юридических разбирательств.

– Что вы имеете в виду? – спросил Лори. В его голосе явно чувствовалась паника.

Квик затушила сигарету.

– Возможно, нет необходимости вдаваться в такие подробности сейчас, мистер Рид. Это ведь не наш подход – в Скелтоне не принято устраивать выставку одной картины…