Я привыкал жить скромно, подачек и от Пашки не принимал, хоть он и предлагал мне помочь.

– Знаешь, – сказал я ему после очередного настойчивого предложения помощи, – если я сейчас не научусь рулить самостоятельно, так и останусь амёбой.

– Ну что ты такое говоришь! – задирал он глаза к потолку и поднимал руки вверх. – Ты по определению не можешь быть аморфным существом! У тебя характер не тот – раз, ты всегда выкрутишься – два, и гордый, но бедный – это не про тебя, Арк. Ты не так воспитан. Сможешь заработать без проблем.

Собственно, он оказался прав, мой друг Пашка. Я усиленно ломал голову, где бы подзаработать ещё, кроме больницы. Времени у меня оставалось предостаточно, в суточные смены я втянулся, молодой организм вырабатывал энергию в усиленных дозах, и я никак не мог найти себе применение. И тут позвонил двоюродный брат Илья. Неожиданно.

– Слушай, – не стал он долгие разговоры вести, расспрашивать о здоровье матушки и злобном характере батюшки, о погоде мусолить не стал, а сразу же перешёл к делу, – выручай, а? Мы тут с другом и компаньоном дело общее открываем, человек нужен. И я подумал: ну зачем я буду кого-то со стороны брать, когда ты есть с тремя курсами экономического? Нужно бухгалтерией заняться. Нам некогда. А ты всё же свой и умный.

И я согласился. Из интереса и желания и здесь себя попробовать. А вдруг во мне талант умирает? С полами я уже разобрался – освоил профессию если не на «отлично», то на твёрдую «четвёрку» с плюсиком. На работе меня ценили. Местами прохода не давали. Но я стойкий. К тому же у меня Алла – Оса моя ненаглядная.

Всё было бы хорошо, если бы не мать. Я постоянно чувствовал её незримое присутствие в своей жизни. Она звонила мне каждый день с регулярностью механического автомата. С преувеличенным интересом выспрашивала, как я живу и не собираюсь ли одуматься. Не болею ли и не голодаю ли. Не знаю, как у меня хватало терпения с ней общаться, отвечать доброжелательно и ровно.

Сегодня я не выдержал. Вспылил, как бульдозер.

– Оставь меня в покое! Дай спокойно жить и дышать! Займись какими-нибудь делами, благотворительностью, например. Собакам в приют пожертвуй. Я сын твой – помню, не нужно постоянно об этом напоминать. Но почему, почему ты не хочешь любить меня таким, какой я есть? Что за блажь лепить из меня идола, когда я даже на падшего ангела не тяну ни разу!

Я ещё что-то выкрикивал. Мать молча положила трубку. Но я знал: её хватит ненадолго. И это угнетало.

– Что-то случилось? – Алла, наверное, почувствовала моё паршивое настроение. И я не сдержался. Нажаловался ей. Высказал всё, что на душе накипело.

– Ненавижу, когда меня загоняют в клетку. Душат обстоятельствами. Выкручивают руки и пытаются заставить делать то, чего я не хочу! Я вырвался на свободу, но по сути, постоянно ощущаю её контроль.

Алла сегодня бледная и молчаливая. Плечи у неё поникшие. И мне становится стыдно.

– Прости, – прижимаю её к себе. – Не слушай меня. Я дурак. У тебя всё в порядке? Ты какая-то грустная.

Алла поднимает на меня глаза. Нет, глазищи. Они у неё ещё больше стали. Черты лица отчётливые, скулы выступают. Похудела. Устаёт. А тут я с истериками.

– Всё хорошо, Арк, – проводит она ладонью по моей щеке. – Всё наладится, поверь. Она… беспокоится. Не привыкла, что ты вырос. И, наверное, ей тяжело.

Моя Жалейкина в своём репертуаре. Она оправдывает маму. У неё получается. Эта её мягкость и человечность – особая черта характера. Я заметил. Она часто собак и котов подкармливает. Карапуза упавшего подымет и успокоит. Старушке поможет в маршрутку зайти. И сейчас она, уставшая и потухшая какая-то, пытается меня успокоить.

– Чувствую себя козлом, – признаюсь покаянно. – Знаешь, давай я тебя лучше провожу домой. Выспишься, отдохнёшь.

Она не возражает. Вздрагивает только и льнёт ко мне. Видимо, моя Оса и впрямь устала. В другое время она бы подсыпала перцу и что-нибудь едкое сказала бы.

– Может, пожалуешься? – спрашиваю осторожно, чтобы не обидеть и не вспугнуть.

Алла мотает головой. Как-то чересчур яростно. Ладно, не буду мучить её, но завтра разберусь, что к чему. У меня получается её раскручивать на тайные мысли. Она явно что-то не договаривает.

– Поцелуй меня, Арк, – просит она неожиданно. И что-то ломается у меня в душе. Пронзает остро, аж дыхание перехватывает. Что-то не так. Понять бы… Но сейчас я целую её. В губы. Долго. Пока хватает дыхания. А затем покрываю поцелуями её лицо.

Кажется, она именно то, что мне не хватает. Без неё становится пусто. Мир совершенно другой, когда нет рядом моей Осы. Наверное, я влюбился. Потому что ещё никого и никогда не хотелось мне оберегать, пылинки сдувать, защищать от всего на свете. А ещё очень хочется сделать её счастливой. Чтобы глаза у неё сияли, а не мерцали грустными звездами, как сейчас…

Алла

Я не смогла ему сказать. Не вышло. Особенно, когда он был так расстроен из-за матери. А ещё его слова о клетке… Я не хотела загонять его в ненужные обязательства в то время, когда он только-только начал отвоёвывать свою независимость.

Может быть, позже. Не знаю. Но не сейчас – однозначно. А ещё я поняла, что проиграла. Влюбилась в него по уши, увязла с головой. Он был мне нужен, я не хотела расставаться с ним ни на миг. И, наверное, это неправильно. Он стал моим воздухом. С каждым днём ближе и ближе. Необходимость видеть его, касаться, слушать голос, видеть улыбку.

Игры играми, но всему приходит конец. Кому-то суждено проиграть. И это, конечно, не Драконов. Но я и не досадовала по этому поводу. Всё закономерно.

Я купила тест на беременность, хотя не сомневалась: во мне поселился пузожитель. Крохотный дракончик. Подарок Арка. И кто я такая, чтобы от подарков отказываться?

Тест, естественно, показал две полоски. Отчётливые и весёленькие. И, несмотря ни на что, я… радовалась. Это походило на помесь страха и ожидания. Как на аттракционе, когда дух захватывает, колени дрожат, но отказаться от порции адреналина ты не в силах.

Завтра суббота. Осина уехала домой, а я осталась. У меня есть план по обольщению и приручению дракона. Тем более, что на этих выходных мы наконец-то совпали и абсолютно свободны, чтобы встретиться и пообщаться, не оглядываясь на работу, учёбу, недосып и прочие радости.

В проёме маячит фигура. Семакин, конечно же.

– Алл, – шагает он ко мне, а я невольно зажимаю тест в ладони, – Давай поговорим.

О чём мне с ним говорить?! Пячусь задом, стараясь, чтобы он меня не коснулся и не поймал. Семакин огромный. Я как-то раньше и не замечала. То есть понимала, конечно, но мне как-то всё равно было, а сейчас он приближался, и хотелось от него убежать. Или вжаться в стенку и раствориться, чтобы не достал.

– Давай потом? – машу неопределённо рукой. Это означает «никогда», но Семакин не умеет принимать знаки второй сигнальной системы. И на карму ему наплевать. У наследного принца прорезалась целеустремлённость. Как же всё не вовремя-то, а…