Неустанно забывали мы наши поражения и снова отправлялись в те места, которые на картах уже обозначены белым цветом; нам хотелось узнать, существуют ли все еще где-то вдалеке мужчины и женщины, юрубы, кечуа, орочи, и уцелело ли что-нибудь над впадинами Оклахомы, и может ли быть еще оказана помощь населению, которое бежало в дельту реки Меконг, или на берега реки Перл, или в Уссурийский край.

В одно прекрасное утро при солнечном бризе наша шхуна пустилась в путь. Маленькие морские валы пели, ударяясь о корпус судна, хрипела фок-мачта, и вдруг затем раздался шум пощечин и бранных слов. Мухи кишели на борту, докучая управлявшим судном морякам. Присутствие насекомых объяснялось тем, что мы погрузили на судно буйволицу, желая, чтобы она снабжала нас молоком, а потом снабдила и мясом. В трюме было набито всего дополна, как это обычно делается, когда отправляются в кругосветное путешествие. Помимо печенья, мы загрузили огромные запасы питьевой воды, а также пластинки гидрокроназона, на случай, если миазмы отравят наши запасы.

До наступления вечера мы плыли вблизи берега, не оплакав при том ни одну потерю человеческой жизни, и, окрыленные этим итогом, показавшимся нам добрым предзнаменованием, мы отказались от мысли искать место, чтобы бросить там на ночь якорь, решив еще более последовательно держать курс на юго-запад. Второй командир приказал поднять дополнительный парус, когда корпус судна напоролся на мину и, мгновенно развалившись, пошел ко дну. В морские глубины тут же утекла вся провизия, корова и дюжина человек. Судьба хотела, чтобы кораблекрушение произошло на небольшом расстоянии от берега; выжившие добрались до него вброд, счастливые от того, что уцелели, но вновь атакуемые мухами, которые не решились сопровождать животное в его потоплении.

Оказавшись на земле, восемь матросов потребовали, чтобы их разрекрутировали; и они вернулись к себе домой через поля. Нас оставалось только девять. И мы не знали, как сложится завтрашний день, и с нетерпением ожидали ночи, чтобы она принесла нам утешение. Мы разделись, подвесили наши вещи на шестах, чтобы они просохли, и попытались заснуть. Между тем, до самого рассвета нас мучили насекомые. Уже начали проглядывать лучи солнца, а никто из нас еще не сомкнул глаз. В то время как в полном изнеможении мы натягивали на себя одежду, остатки экипажа жаловались на антисанитарию и несоблюдение правил безопасности, и после энергичной критики, высказанной такелажным мастером по имени Адзмунд Мойшель, экипаж взбунтовался. Командир был избит дубинками, а разум его, после того как он пришел в сознание, помутился. Почти все дезертировали; нас оставалось только двое, включая и его. Не лишая его звания, мы освободили его от всех обязанностей, которые он больше не мог исполнять, поскольку стал пророчествовать без остановки. Когда я говорю мы, я имею в виду себя, того, кто с вами говорит, а также мух, которые нахально участвовали в голосовании.

К полудню мы собрались с силами и взяли направление на юго-запад, оказавшееся роковым при нашем отплытии. Вдоль берега шел откос. Мы взобрались на него и обнаружили там перекладины и шпалы. Мы пошли по ним. Дорога была построена в двух метрах над уровнем моря, она шла вдоль побережья, изрезанного большим количеством расщелин, и часто она шла по воздуху, поддерживаемая одними бетонными сваями, погруженными в ил. Эти проходы над пустотой не предназначались для прогулок; они заставляли нас подпрыгивать так, что это нас сильно утомляло.

По левую сторону пустынные ланды съеживались на солнце. На них дурачились собаки. Они рысью подбегали к нам издалека и в течение нескольких часов враждебно нас вынюхивали, и лаяли на нас. С правой стороны сверкали неглубокие воды. На них можно было иногда различить лодки, сделанные из порченного, сгнившего тростника.

Командир приводил в движение свои внутренние миры и на повышенных тонах делился со мной своими самыми абсурдными убеждениями. Видишь ли, — говорил он мне, — этот Мойшель, я любил его, как когда-то любили сыновей, во времена, когда еще можно было иметь сыновей. И еще он ответно лаял на собак или, когда на него набрасывались мухи, гнусно выпячивал губы и жужжал.

К четырем часам пополудни в нашем поле зрения оказалась железнодорожная станция, состоящая из лачуги и запасного пути, на котором стоял паровоз, тендер и покрытая брезентом платформа, предназначенная для пассажиров.

Я отправился искать человека, заведующего станцией. Он дремал в лачуге, убаюканный пофыркиваниями радиоточки. В это время ничего не передавали. Он выслушал мои объяснения, при этом его физиономия абсолютно ничего не говорила о том, в каком направлении он разрешит мою просьбу о помощи, затем, когда уже стали опускаться сумерки, он вручил мне два котелка и два мешочка с лиофилизованным супом и разрешил нам поселиться в любой точке этих прибрежных мест до наступления полнолуния. В это время, как он утверждал, в соответствии с зимним расписанием снова начнется движение поездов по линии.

Мы разместились под брезентом. Поскольку мы находились в месте довольно людном, некоторые аборигены, которым понравились несвязные, но забавные речи нашего командира, стали бросать нам лепту в виде небольшого количества продовольствия, которого было достаточно для того, чтобы нам не нужно было ходить исследовать задворки ресторанов или кузова с отбросами. Так прошла неделя, затем луна снова стала полной.

Капитан вновь оброс, как животное, и, когда пришли железнодорожники, он выразил желание сам вести локомотив; ему пояснили, что он не обладает для этого нужными способностями, и, поскольку он настаивал, машинист паровоза его поколотил.

Он проснулся позже. Поезд уже был в движении. Мы шли на небольшой скорости, и нашим направлением был северо-восток. Как это часто бывало, мы неудержимо направлялись к месту нашего исхода. Командир высунулся в сторону моря, которое теперь было слева. Ветер играл его волосами, на лице у него показалась торжественная улыбка. Локомотив подавал сигнал каждые семь секунд; огромная луна, хотя еще очень бледная, изливала на ландшафт таинственный свет. Справа от нас бежала стая собак и лаяла. Этот Адзмунд Мойшель, мой духовный сын, — кричал командир, — с каким достоинством умел он держаться в несчастии!.. Мужество, которым он обладал!.. Интуиция!.. Изменить направление компаса!.. Пойти впереди!..

В свою очередь я испытал прилив огромного счастья. Приключение начиналось вновь. Юго-запад или северо-восток, какая разница? Я начал горланить инструкции рулевому, чтобы тот продолжал держать свой курс. Бриз, доносившийся с суши, завывал у нас в ушах. Этот Адзмунд Мойшель!.. — восторгались мы хором. Какое мужество!.. Какая интуиция!..

В этот год солнцестояние снова совпало с полнолунием. Ты высказала свои пожелания: самая короткая ночь в году, полная луна, пятница, и, чтобы еще более ограничить возможности, ты добавила: чтобы до этого не было ни магнитной бури, ни дождя в течение целого месяца. В первый раз, сорок восемь лет назад, все условия были соблюдены, но человек не пришел.

Ты ждала перед дверью, сидя на самой вершине узкой дюны из красного песка, которая перегораживала улицу, в то время как Альцина Баяджи ходила взад и вперед посреди своих ненужных инструментов, выложенных в одну линию на проемной трубе: барабан, гирлянды с растительным орнаментом, флакон духов, бутылка смазочного масла, бутылка со спиртом и большая пестрая корона, с которой каскадом свисали полоски ткани.