это была агония экстаза и экстаз агонии, слитые воедино.

ХИКАРИ после первой встречи с неогейшей:

в ней не было той беспокойной, бурлящей энергии, которая отличает мирских людей, и особенно — женщин, и особенно — иностранок, она, безусловно, обращена в себя и поэтому зациклена на себе, причем в самой что ни на есть крайней степени, сегодня я сразу почувствовал, что она живет в абсолютной тьме, весь ее ум был сосредоточен в ее глазах, ожесточенность сквозит в каждом движении и жесте, и прежде всего — в походке, которая представляет собой нечто среднее между шагом манекенщицы на подиуме и шагом солдата спецназа, мы рассматриваем ожесточенность как клеймо глупости, что объясняет, почему ХИЁКО так напряжена: ее собственный ум сражается с ее глупостью, а отсюда проистекает и ожесточенность, то же самое можно сказать о ее внешних данных, в ней нет единства: она вся состоит от острых, колючих и явно опасных фрагментов, она, безусловно, эффектна, и обращает на себя внимание, этого у нее не отнимешь, такие тонкие, изысканные черты встречаются крайне редко, и ее тело тоже — его как будто нарисовали в компьютерной графике на студии аниме. но вот что странно: она абсолютно непривлекательна.

что до меня, то на сегодняшний день — в день, когда ХИЁКО подошла к нашим воротам, — прошло почти ровно два года с тех пор, как я принял обет воздержания, честно признаюсь: для меня это было труднее всего — вообще отказаться от женщин, в той, другой жизни, когда я еще не искал просветления, я вел достаточно беспорядочную половую жизнь, я любил женщин, мне нравились их тела, они такие красивые! я тоже нравился женщинам: с волосами я выглядел очень даже прилично; и еще я играл в университетской команде кендо, а женщины любят такие вещи, но к чему я все это рассказываю?

ах, да. ХИЁКО пришла к нашим воротам с дурными намерениями, она кого-то искала, явно задумав кровавую месть, я думаю, в сердце ХИЁКО нет ни капельки альтруизма, однако хочу сразу же внести ясность, мне не показалось — мне не кажется, — что она не способна достичь просветления, отнюдь, она сильная, ослепительная, неотразимая и умеет собраться, когда это нужно, поэтому я с ней и заговорил, чтобы помочь и направить на верный путь, я говорил, что она еще далека от просветления, на самом деле, не так уж и далека, понимаете, для нас “далеко” — то же самое, что “близко”, и я завел с ней беседу, хотя она мне совсем не понравилась, мне было трудно с ней говорить и даже терпеть ее рядом — она такая неподатливая и закрытая, — но я понимал, как мучительно близко она подошла к тому, чтобы достичь просветления — а это бывает так редко, — и мне показалось, что я смогу стать ее проводником.

она для меня — загадка, и я буду думать над ее решением, потому что эти размышления многому меня научат, все, что нас окружает, может стать инструментом самосовершенствования.

в одну из тех ясных лунных ночей, которые так хороши в киото, ХИЁКО пришла побеседовать с этим обольстительным искусителем, давшим обет безбрачия, и насмешливым идеологом, ХИКАРИ. она позвонила в большой колокольчик, как ей и было сказано, колокольчик был по-монастырски безупречным. ‹у них тут классный дизайнер, даже медь везде тусклая, как положено› Предводительница периодически выходила на телепатическую связь со своими последовательницами и делилась с ними впечатлениями. ХИКАРИ вышел к воротам, одетый в широкие черные брюки, синюю футболку и сандалии из кожи питона на соломенной подошве, ему очень шел этот небрежный простой наряд, сердце ХИЁКО затрепетало — словно светлячки в тесной клетке разом взмахнули крылышками.

привет, ХИЁКО. когда он говорил, его глаза двигались, словно два шарика из янтаря; а когда слушал, они замирали неподвижно. ‹давай поговорим.›

давай. о чем мы будем говорить? ‹о нас. о тебе и обо мне›

ее прямота была такой же естественной, как ветер, хлещущий священное дерево сакаки.

нет тебя и меня, я не имею в виду, что нет “нас”, я имею в виду, что нет “я”. ‹все это я уже слышала. раньше.›

это нормально, оригинальность — концепция мертвая.

‹и мы тоже мертвые?›

нет, мы определенно живые, мы дышим: вдыхаем и выдыхаем." ‹иногда мне хочется просто выдохнуть и не вдыхать долго-дол-го›

“я знаю, ХИЁКО. тебе нравится противоречить природе, извращать вещи, превращать их в их прямую противоположность.” ‹насколько я понимаю, ты тоже›

“нет, я не делаю никакой разницы, никаких противопоставлений, никаких искажений.”

‹но жизнь скучна без аномалий›

“жизнь никогда не бывает скучной — она словно вьющаяся веревка, вся в петлях, только твой разум бывает скучным, ты выдумываешь себе пресное однообразие, чтобы потом выдумать аномалию.”

‹мои выдумки и мечты — моя сила›

ты сама — своя самая лучшая выдумка.

‹спасибо›

“это не комплимент.”

‹мы принимаем все так, как нам хочется это принять›

“ХИЁКО, ты слишком хорошая для всего этого, избавься от этих нечистых идей, что цепляются за твою плоть.”

тут ХИЁКО помедлила, потому что она поняла, что это был момент истины в их разговоре: и она знала, что истина заслоняет и затмевает все, что лежит вне нее. ее пылающее вожделение к нему как будто засыпали песком. ‹ХИКАРИ, светлый мальчик, весь мир цепляется за мою плоть, крепко и беспрестанно — упругий порок›

“тогда мир — это дом, объятый пожаром, в нем нельзя оставаться, из него надо бежать.”

ХИКАРИ часто думал о ХИЁКО. без нежности или желания, но с безусловным очарованием, для него была притягательной не сама ХИЁКО, а ее ситуация, пока ХИЁКО раскидывала роскошные покрывала, словно мешки с дробленым рисом, скользя по поверхности своих снов, но не проникая в глубины, ХИКАРИ коротал время, записывая вот такие нескладные загадки:

что такое иноземец, ни разу не бывший в иной земле? иных земель не существует.

привлекательная молодая женщина, ищущая ложного просветления,

станет тысячью лисиц, пока не закончится ее поиск.

тысяча лисиц успеет прожить целую жизнь и умереть за то время,

пока привлекательная молодая женщина медитирует у ручья.

юный послушник увидел мудреца, несущего на спине пьяную девушку, которую надо было доставить домой.

“брось ее, — закричал он. — отражение луны увядает!”

что касается ХИКАРИ, то правда в том — а там, где ХИКАРИ там всегда правда, — что он ничего не знал про анжелику. да и не хотел знать, он был далек от мирских забот, монастырская жизнь очистила его разум, наполнив его пустотой, дел было немало: сад, огород, планирование меню для трапез, небольшая ферма, не говоря уже о медитациях при ходьбе, медитациях сидя и медитациях под чтение мантр, из-за пустоты, наполнявшей разум, и из-за всеобъемлющей безбрежности сердца, его кожа светилась нездешним светом все сильнее и сильнее — с каждым днем, чем глубже он погружался в служение, тем свободней и чище становился его дух. он вдохновлял даже меня, хотя после общения с Предводительницей меня почти невозможно очаровать — на это способны очень немногие.