— Я…я, — заикается Гарри, остро осознавая, что на него смотрят множество глаз и что в любой момент кто-то может подойти сзади, — я был в Большом Зале.

Кажется, директор ему не верит. Он спрашивает профессора МакГонагалл, правда ли это. Выглядя крайне недовольным, профессор Снейп подтверждает алиби Гарри. Директор Дамблдор снова спрашивает профессора МакГонагалл, как будто не получил ответ всего секунду назад. Суровая женщина смотрит на директора и ледяным голосом точно, слово в слово, повторяет то, что сказал профессор Снейп.

Директор отступает со странной шуткой о том, что «никогда нельзя быть слишком уверенным» и быстро уходит. Это, наверное, самое мудрое, что он мог сделать. Кто знает, что еще он сказал бы, вызывая ещё большее недовольство обоих профессоров.

— Клянусь, — вздыхает профессор МакГонагалл, — с каждым годом Альбус становится все более и более загадочным.

Профессор Снейп почти улыбается в ответ, но потом, кажется, вспоминает о присутствующих студентах и резко отправляет их в гостиные. Гарри уходит без возражений, с облегчением избавляясь от пристальных взглядов и внимания, но Рон остается и пытается возразить, что раз он нашел миссис Норрис — так зовут кошку? — то он должен участвовать в расследовании. Гарри не задерживается, чтобы выслушать, без сомнения, резкий ответ профессора Снейпа.

***

Проходит несколько дней, прежде чем Малфою достаточно надоедает Гарри, чтобы начать выходить из себя. По какой-то причине терпение его заканчивается прямо сейчас, без явного триггера и без какого-или предупреждения. Он посылает в Гарри простое заклятие спотыкания, когда тот спускается по лестнице, отправляя его в полет.

Гарри в панике дергается, чтобы остановить падение, но не может восстановить равновесие и оказывается на шесть ступенек ниже, неловко приземляясь на руку. Некоторые ученики начинают кричать. Сбитый с толку, Гарри смотрит на них и проводит пальцами другой руки вниз по пострадавшей конечности. Во время обследования он натыкается на сильный отёк, а кость давит на кожу, явно разрывая её. Он смущенно моргает. Это оказывается не так больно, как он думал. Позже он вспомнит статью «Адреналин» и подумает о шоке, который, видимо, у него был, а пока у него перед глазами воспоминание о дяде Верноне, из-за которого он уже видел такие травмы раньше. После той травмы тоже не болело около часа, после чего со страшной силой начало это делать, прежде чем магическим образом исцелилось. С тех пор Гарри пережил много боли и много травм, и его не особенно беспокоит конкретно эта небольшая травма.

Он встаёт.

Студенты ахают, глядя на него, когда он спокойно использует левую руку, чтобы поднять свою сумку и вывалившиеся книги. Ему придется использовать зачарованное перо, чтобы делать заметки, вместо того, чтобы писать самому, и держать сломанную руку как можно неподвижнее. Ему также следует использовать меньше магии, чтобы большая её часть была доступна для исцеления.

— Гарри! Ты упал! О, милый мальчик! — прерывает его драматический голос.

Неохотно Гарри поворачивается лицом к профессору Локхарту, который стоит во всей своей самоуверенной красе, с идеально уложенными волосами, одетый в модную одежду возмутительных цветов, которые все ещё более приемлемы, чем у директора школы.

— Не волнуйся, юный Гарри! — объявляет он. — Ибо я — я! — вылечу тебя!

— Нет, спасибо… — начинает Гарри, но его прерывает заклинание, которого он никогда раньше не слышал. Для Темной Магии оно не было бы странно. Для заклинаний без палочки каждый может использовать любые слова, если они связаны с темой заклинания, но театральные круги, которые палочка Логхарта рисует в воздухе, подразумевают, что это заклинание Света.

В какой-то момент Гарри стоит там, делая осторожный шаг назад и надеясь сбежать. В следующий момент его правая рука кажется странной. Что-то с грохотом падает на землю под его предплечьем.

Гарри смотрит вниз… прямо на свою локтевую и лучевую кость, которые обе на удивление целые.

Многие стоящие рядом студенты кричат. Некоторых рвет, а некоторые падают в обморок.

Гарри ошеломленно смотрит на свои кости. Он по-прежнему не чувствует боли и странно отстранен от происходящего.

— Простите, пожалуйста, меня не будет на занятии, профессор, — говорит он, прерывая заикание профессора Локхарта, который всё это время пытался придумать оправдание, пытаясь сохранить образ совершенства, который, как он воображает, он воплощает, демонстрируя всем вокруг.

Гарри взваливает сумку на плечо, наклоняется и хватается свои кости. Это действие звучит странно даже мысленно. Он изучает их, очарованный. Что-то подобное есть в его теле? Он почти не может в это поверить.

Затем наступает боль.

Это не похоже на приливную волну, постепенно становящуюся все больше и больше. Нет, эта боль подобна удару молнии. Агония пронзает Гарри. Его глаза мутнеют от слез. Он моргает, чтобы отогнать их, но некоторые успевают скатиться по щекам. Он пытается поднять руку, чтобы стереть их, но вместо того, чтобы поднять, его рука как бы… шлепается. Нет другого слова, чтобы описать это. Если это вообще возможно, боль усиливается еще больше. Гарри приходится прикусить язык, чтобы не закричать. Немного крови течёт из уголка его рта.

Он вспоминает, когда в последний раз испытывал такую ​​боль, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-нет-пожалуйста-прекратите-пожалуйста, и кусает себя сильнее, чтобы уцепиться за настоящее. Он знает, что сейчас ему нужно безопасное место, где он сможет побыть в одиночестве и попытаться направить всю свою магию в травму, чтобы залечить ее быстрее.

Внезапно на его плечо ложится мягкая рука. Гарри вздрагивает и поворачивается лицом к тому, кто его коснулся.

Мадам Помфри стоит за его спиной, с беспокойством смотря на него.

— Теперь я здесь, — говорит она. — Давай, отведём тебя в больничное крыло. Мы вернем тебя в строй к завтрашнему дню!

Гарри в шоке следует за ней под её нежным руководством, пока не оказывается в безопасности на кровати в больничном крыле. Мадам Помфри суетится вокруг него, задавая вопросы о том, что произошло и как сильно ему больно. Он должен оценить боль от одного до десяти, где десять — невыносимо, один — легкая боль. Гарри на какое-то время задумается — пока мадам Помфри начинает беспокоиться все больше и больше, — взвешивая свой ответ и сравнивая эту боль со всей предыдущей, которая была в его жизни. Мадам Помфри не успокаивает то, что он ставит всего четыре, может быть, слабую пятерку. Она говорит ему, что ей придется проверить его еще раз, потому что большинство пациентов при таком уровне боли, которое показало заклинание, катались бы по полу, крича от боли. Не желая признавать, что у него выработалось сопротивление к боли, и