И тут внезапно она увидела Анфису. Та понуро стояла возле книжного лотка. Катя сразу узнала приятельницу, и сердце ее сжалось: с момента их последней встречи Анфиса сильно изменилась. Она чудовищно растолстела. Катя смотрела на ее расплывшуюся бесформенную фигуру, облаченную в мешковатый костюм, подозрительно похожий на тот безразмерный «кутюр», который продают в магазинах «Три толстяка». Костюм был серым, точно припорошенным пылью. Лицо Анфисы тоже было серым, пепельным, опухлым и одутловатым, не тронутым летним загаром, а густые темные волосы были кое-как сколоты на затылке, пряди выбивались. На лбу блестела обильная испарина. Анфиса вытащила из сумки бумажную салфетку и промокнула лоб.

Катя быстро подошла к ней.

— Анфиса, здравствуй, я здесь. — Она разглядывала приятельницу, чувствуя сердцем, что эта встреча уже началась не так, как надо, и бог весть чем теперь закончится, — Анфиса, ты давно меня ждешь?

— Пять минут. — Анфиса посмотрела на Катю и вздохнула: — Опять жара, и снова этот дым.

— Ну, сейчас хоть рассеялся немного, а то утром дышать нечем было, — Катя осеклась. — Анфиса, мне нужно поговорить с тобой. Пройдемся по набережной, там не так шумно. Ты не торопишься?

— Нет.

Анфиса закинула на плечо свою увесистую вместительную сумку-торбу, украшенную затейливыми мексиканскими узорами. Ремень впился ей в грудь. Катя заметила, что Анфиса вздрогнула, закусила губу, точно от внезапной боли, и быстро перевесила сумку на другое плечо. Катя не могла знать, что ремень надавил на пластырь, прикрывавший вчерашние порезы. Они всегда особенно сильно болели и саднили на второй день, хотя под легкой тканью ни их, ни пластыря не было видно.

— Анфиса, я тебе вчера звонила, — произнесла Катя, отчего-то теряясь, — я хотела… С тобой все нормально? У тебя такой голос был больной по телефону, я подумала, что…

— Ничего, все прошло, — сказала Анфиса, — ты как сама?

— У меня все в порядке.

— А Вадик твой как?

— Он отдыхает. Он в Сочи с Мещерским. Анфиса, я вот что хотела, — Катя снова запнулась. — Анфиса, как родители?

— Что им сделается? Живут.

— Папа все еще работает?

— Работает. Я с ними сейчас редко вижусь.

— Анфиса, мне нужно поговорить, посоветоваться с тобой об одном важном деле.

— А я думала, он меня к вам вызовет. Сразу на допрос, — тихо произнесла Анфиса, — твой коллега из милиции. Он вчера приезжал в ресторан. Сказал, что позже со мной побеседует, вызовет меня на Никитский. А я сказала, что у меня там подруга работает, — Анфиса пристально посмотрела Кате в глаза, — и ты сразу же мне позвонила. Только поэтому?

— Поэтому, но не только… Я давно хотела позвонить, увидеться с тобой.

Анфиса скорбно усмехнулась. Катя подумала: «Так мне и надо. Люди, особенно наши друзья, не прощают вот этого самого: хотела, собиралась, да все дела, дела… Какие, к черту, дела? А вот клюнул петух жареный, что называется, и сразу вспомнила, сразу телефон набрала».

— Это убийство вызвало страшный переполох, — выпалила Катя, более не раздумывая, — потому что это не обычный случай, это отравление, Ты понимаешь, о чем я? Максима Студнева отравили на тем самом ужине в ресторане «Аль-Магриб», на котором была и ты. Я про тебя узнала совершенно случайно, вчера.

— Как это случайно? — спросила Анфиса.

— В таких случаях всегда составляется список тех, кто… Ну, в общем, свидетелей. Кто был со Студневым в день его гибели. Анфиса, как же ты там среди них оказалась? Ты что же, знала Студнева раньше?

— Ага, знала, — Анфиса отвечала с каким-то нервным смешком, — я с ним даже спала. Но он меня бросил. Сказал мне как-то раз, что я — прорва ненасытная, что таких, как я, раскормленных, до неприличия раскормленных свиноматок, нужно…

Анфиса умолкла. Катя смотрела на нее, не зная, что говорить дальше.

— Давай-ка присядем, — сказала она наконец, кивая на скамейку на набережной. Они сели. На том берегу в парке работали аттракционы. Визжали, хохотали дети. Из плавучего ресторана «Мама Зоя» несло кухонным чадом, пригорелым салом и жареным луком. На воде дрались и кричали чайки.

— Есть хочется, — сказала Анфиса, облизывая пересохшие губы. — Ты завтракала?

— Что? Да, я завтракала, кофе пила… Анфиса, так как же это? Что ты говоришь? — Катя с усилием подбирала нужные слова. — Как же это у тебя было с ним?

— Как было? А ты не знаешь, как это бывает? Маленькая, впервые замужем? — Анфиса усмехнулась. — Ну, теперь его нет, он умер. Значит, его отравили, это точно?

— В теле обнаружен яд замедленного действия. Экспертиза установила, что Студнев получил его на том самом ужине вместе с пищей. А умер он спустя несколько часов в своей квартире в поселке Столбы.

— Он мучился? — спросила Анфиса.

— Наверное… Я не знаю точно. Ему не хватало воздуха, он добрался до балкона и упал оттуда. Упал с восьмого этажа. Нелепо, ужасно, но все так и было.

— Я хочу, чтобы он мучился, — сказала Анфиса, — значит, это был яд? О, это даже интересно! Крысиный король получил-таки свою порцию пирога. А это был случайно не стрихнин?

— Я не помню названия яда, — соврала Катя, — а при чем тут… крысиный король? Какой крысиный король?

— Ты не помнишь, как у Ахматовой написано: «Слава тебе, безысходная боль, умер вчера… крысиный король». — Анфиса усмехнулась: — Кто из великих сказал, что в каждом из нас сидит во-от такая жирная крыса? Так вот в Максе сидела не одна, а целых пять. Выводок со слипшимися хвостами.

— Анфиса, ты… у вас что, все было так серьезно? Ты его любила? — Катя тревожно смотрела в лицо подруги.

— Я хочу есть. — Анфиса быстро отвернулась, жадно втянула ноздрями запах с кухни «Мамы Зои». — Я просто умираю от голода.

— Ну, если хочешь, давай зайдем, — Катя неуверенно кивнула на поплавок, вид у заведения был подозрительный. У входа маячили похожие на собак львы из позолоченного папье-маше и картонный черкес зверовидной наружности.

— А ты разве не мечтаешь взглянуть, где отравили Макса? — спросила Анфиса.

— Ты угадала. — Лукавить с Анфисой было бесполезно. — Он тебя бросил, оскорбил?

— Да как тебе сказать, Катька… Я-то замуж за него совсем уж намылилась выйти.

— Тебе больно об этом говорить? — спросила Катя.

— Ну, все равно же вы будете меня допрашивать, — пожала плечами Анфиса, — и об этом, и о том… Так уж лучше сразу и тебе, чем… чем тому типу, что приезжал вчера. Знаешь, явился вчера от вас один — такой весь из себя накачанный. Наверное, спит и видит себя чемпионом по карате в тяжелом весе. Фингал под глазом как слива. В голове, по-моему, ни одной извилины, одно мужское достоинство упрямо выпирает.

Катя невольно усмехнулась: Анфиса нарисовала свой собственный портрет Колосова. Они поднялись со скамьи и медленно побрели По набережной к пешеходному мосту.