Последнюю точку поставил снимок, приложенный к договору.

Это была она. Замороженная. Спящая ледяным сном.

Словно пьяная, она встала, с трудом воспринимая реальность. Ее трясло. Тело не желало слушаться разума, да и осталась ли у нее внутри хотя бы частица контролируемой воли, здравого смысла?

Нет…

Все утратило свое значение, потеряло смысл, умерло…

Едва ли понимая, что делает, Лиза вошла в ванную комнату. Посмотрев на свои руки, она поняла, что сжимает в пальцах нож из столового прибора.

Господи, как ей было страшно в этот момент.

До боли закусив губу, она опять сжалась в комок и вдруг резким движением полоснула ножом по собственному запястью, в том месте, где, вспучивая свежий розовый шрам, бегал туда-сюда проклятый бугорок…

Столовый нож был тупым, но удар оказался неожиданно сильным, и розовая, недавно регенерированная кожа лопнула с отвратительным хрустом; секунду спустя фонтанчиком брызнула горячая, липкая кровь…

Лиза инстинктивно отшатнулась, ей стало дурно, нож вывернулся из ослабевших пальцев и со звоном упал в пластиковый душевой поддон.

Больно не было… Было горячо и очень страшно, но не больно…

Несколько секунд она стояла, тяжело, прерывисто дыша, не в силах справиться с дрожью, охватившей все ее тело. Боль наконец пробила себе дорогу в оцепеневшее сознание и теперь отчетливо пульсировала в разрезанном запястье; кровь с глухим, влажным звуком капала в душевой поддон…

Нужно было повернуть голову или хотя бы скосить глаза, взглянув на рану, но оцепенелый ужас не позволял ей сделать это последнее, роковое движение.

И все же она решилась.

Зрачки Лизы расширились от усилия, которое она прилагала, чтобы скользнуть взглядом по вытянутой руке. Нервная дрожь внезапно перешла в крупный озноб, ее тело сотрясалось, на лбу выступили мелкие капельки пота, перед глазами все плыло и двоилось, но все же неимоверным усилием она смогла сконцентрировать взгляд на ране…

Сдавленный стон вырвался из ее пересохшего горла.

Под распоротой кожей, в кровавом разрезе судорожно дергались, тоненькие тросики сервоприводов, реагируя на бессознательное напряжение ее мышц, они, бесшумно сокращаясь, ворочались в ране, влажно отблескивая алым…

Их вид подавлял, завораживал: не было сил отвести взгляд…

…В двери комнаты осторожно постучали.

Этот негромкий, но настойчивый звук вышиб ее сознание из ступора, выкинул его назад в реальность.

Господи… Это, наверное, Сэм…

Кровь из распоротого запястья капала на пол, растекаясь по пластику душевого поддона. Лизу мутило. В ушах стоял непонятный гул, будто рядом продувал турбины орбитальный челнок.

Стук в дверь повторился.

Она в панике огляделась вокруг, потом резко ударила ладонью по регулятору смесителя.

Горячие струи воды ударили сверху, мгновенно растворяя тягучую, вишневую лужу крови. Розовая жидкость на секунду наполнила поддон, а затем с шумным всхлипом ушла в канализационное отверстие.

— Да? — едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, громко произнесла Лиза.

Сквозь приоткрытую дверь ванной она видела, как в комнату вошел Лайт. Лиза отпрянула к стене, инстинктивно зажимая левой рукой порезанное запястье правой.

— Чего тебе?! — крикнула она.

Телохранитель, услышав ее оклик, повернулся. Шум падающей воды заставил его смутиться.

— Я зашел сказать, что звонил Сэм, он задерживается, — громко произнес Лайт, демонстративно отвернувшись от приоткрытой двери ванной комнаты. — Я собираюсь пойти в зал, перекусить.

— Хорошо! — Лиза старалась говорить спокойно, но если бы не шум бьющих в пластиковый поддон струй, то ей вряд ли удалось бы скрыть дрожь в своём голосе.

Лайт кинул беглый взгляд по сторонам, потом шагнул к столу. Сердце Лизы ударило гулко и неровно, но он не обратил никакого внимания на активированный терминал и нейросенсорный шунт, болтавшийся в воздухе подле подлокотника кресла. Казалось, что его это ничуть не трогает. Молча составив на пустой поднос оставшуюся после завтрака посуду, он накрыл его колпаком и вышел.

Дверь комнаты, прошипев пневматикой, встала на место.

Лиза без сил сползла по стене.

Упругие струи горячей воды били ее по голове, плечам, но она не ощущала их напора: машинально зажимая рану, она плакала, горько и безудержно.

Ее мир окончательно погиб.

* * *

Надежда всегда умирает последней. Человек обронивший эту злую фразу в далекой древности, наверное, не мог предположить, сколько страшных доказательств его правоты будет раз за разом предлагать жизнь.

Лиза вела себя так, как свойственно неизлечимо больному человеку, который случайно узнал правду о себе. Стоит признать это за факт, поддаться отчаянию, безысходности — и ты труп.

Биологический робот… — это определение самб по себе возникло в голове, вывернувшись из непознанных глубин подсознания.

Холод в груди уже стал невыносим.

Лиза мало сталкивалась в своей жизни с человекоподобными машинами, а уж с одушевленными — тем более. Можно понять ее ужас, отвращение, неприятие — ведь ей предлагалось поверить в свою нечеловеческую природу, осознать себя. Кем? Пылесосом? Кухонным комбайном, которому кто-то ради забавы или злой шутки присобачил мыслящий блок?

Не было сил поверить в это, потому что осознание факта своей искусственности, принадлежности к миру бытовых агрегатов перечеркивало все. Всю жизнь, начиная от детства и заканчивая последними, страшными по содержанию произошедших событий сутками.

Нужно что-то делать…

Эта мысль гулким набатом отдавалась в голове.

Прошло немало времени, прежде чем она смогла заставить себя встать и перекрыть воду. Машинально включив режим воздушного полотенца, Лиза ощутила поток теплого воздуха, бьющего из отверстий в стенах душевой кабинки.

Ей бы сейчас сойти с ума или, на худой конец, просто отключиться, как, впрочем, и подобает машине, но…

Лиза не могла сделать ни первого, ни второго. У нее не было власти над собой. Ее сознание, загнанное в тупик, припечатанное к стене, почему-то не желало сдаваться.

Постепенно, секунда за секундой, до нее начала доходить вся дикость возникшей ситуации.

«Если Сережины записи не лгут… Если я и вправду кукла, созданная для удовлетворения сексуальных потребностей купившего меня человека, то почему… по чему я стою тут и плачу?» — лихорадочно думала она.

Мысль казалась шокирующей.

Лиза не ощущала себя машиной. Ничто в ее сознании не соответствовало тому стереотипу, который, в понимании рядового обывателя, описывает поведение запрограммированного механизма.