Кроме того, Колька-Перхоть и по гаражам прыгал неплохо, и плевался метко. А уж самолетики, которые он делал из тетрадных листов, взлетали выше второго этажа! Талантливый, в общем, парень. Да чего там! — если бы он не портил фотографий, стриг ногти и смывал с физиономии чернила, я бы первый принял его в нашу тайную организацию! То есть я сам не особо жалую всяких там чистюль. Ладно, девочки, но мы-то нормальные парни — с нормальным отношением к чистоте. Я даже помню, какой приступ ужаса испытал, впервые узнав о том, что зубы нужно чистить дважды в день. Другой бы заплакал, а я удар выдержал. Только зубы сцепил — те самые, которые чистить надлежало теперь вдвое чаще. И на папу, ежедневно наводящего утюгом складки на брюках, я глядел с трепетом. Всякий раз представлял, что пройдет каких-нибудь восемь-десять лет и та же каторжная судьба ожидает меня.

Но в Колькином случае наблюдался явный перегиб. Он не только не мылся, но и не следил за собой вообще — ходил в мятом, не зашнуровывал шнурки, не заправлял в брюки рубашку. И та же перхоть густо покрывала спину Колькину и плечи. «Эполеты» — как выражалась наша завуч. Не слишком приятно общаться с таким грязнулей, но… Все мы молчаливо признавали: Колька был единственным игроком, умевшим финтить на поле, обманывать противника и попадать мячом в ворота. То есть и я бы, наверное, сумел, но, будучи капитаном команды, я вынужден был заниматься другими делами. Это значит — орать на подчиненных, ругаться с судьей, требовать и назначать пенальти, отмерять дистанцию для одиннадцатиметровых, удалять с поля особо настырных болельщиков. Так что прошу понять меня правильно, Я бы с удовольствием забивал голы, но мне было просто некогда.

Ну а если совсем начистоту, то уже не раз и не два мне предлагали обновить состав сборной. Нехило, да? То есть значит, выгнать Дашуню, Бореньку и Жорку, а вместо них набрать нормальных пацанов вроде Костяя с Лешиком, могучего Сереги Сваина или того же юркого Сашки Путинцева. И кто бы, как говорится, спорил! — соблазн был велик, но все же я делал героическое усилие и не соглашался.

Почему?

Да потому что игра — это, по моему мнению, процесс, и не обязательно победный. А еще игра — это эмоции и живые люди. Со всеми их дурными недостатками. И как я мог прогнать Бореньку, если он действительно обожал футбол? Если он рисовал картины про этот вид спорта, если видел про него сны и всей своей родне, всем знакомым постоянно твердил, какая у него классная команда, как здорово они играют и какой мудрый у них капитан. Ну не поднималась у меня рука на эту добрую душу! Ну прямо никак.

И про Жорку все тоже было ясно. Мы его футболом, может, от психических болезней спасали. Как наркомана какого. Ну ладно, перестанем брать в игру, заменим на более достойного игрока, и что? Уже через неделю он от своих ужастиков свихнется. А за ним и папаня с маманей. И куда девать троих сумасшедших? Государству на шею сажать? Я может, пока не государственный человек, но делами отечества тоже иногда озабочиваюсь.

Кроме того, с Жоркой меня связывал один героический эпизод.

Мы тогда первый класс заканчивали и с ашками воевали чуть ли не ежедневно. По классам расходились взмыленные, потные, — какая там учеба! Учителя нас бранили, девчонки не понимали, а нам и не нужно было понимания. Мы за свободу бились, за выживание и равноправие, ашки дрались, чтобы быть хозяевами, чтобы порабощать и угнетать. Все было просто и ясно, жизнь била ключом.

Конечно, скажете вы, война — это плохо и драться нехорошо, но только друг-то у нас где познается? В том-то и штука, что в беде. А вот вам и следующий вопросец: как вы распознаете друга-товарища, если все у вас тип-топ и никакой бедой не пахнет? Это я к тому, что в соседней гимназии, где набирали деток за хорошие бабульки, может, и был порядок с мелом магнитным, с интерактивными досками и европотолками, но в дружбе у них наблюдался явный парафин. Жорка-то как раз там учился, и видел я однажды, как пришлая шпана молотит нашего голкипера в присутствии его же одноклассников. То есть эти гопники размазывали Жорку по стене, а целая толпа мальчишек с дорогущими ранчиками стояла и смотрела на избиение товарища. Хорошо, я мимо шел — заступился. Конечно, Жорка мне и другом-то не был, но если вы один мяч пинаете, если мысли ваши скачут по одним футбольным грядкам, это что-нибудь да значит. Короче, кулаками тогда пришлось помахать за двоих. Жаль, сил не рассчитал, — вломили нам с Жоркой примерно поровну. Ну а эти упыри нарядные так рядом и простояли. Потом, когда все закончилось, один протянул Жоркин ранец и начал нас поучать:

— Ваша ошибка в том, что по корпусу не били. Они же вон какие жердяи. А вы все в морду да в морду старались. Особенно этот вот помидор… — парень указал на меня пухлым пальцем. — А били бы в живот, могли бы победить. Хотя бы по очкам.

— А может, тебе по очкам дать? — предложил я.

— Чего?

— Варежку, говорю, закрой! А то приложу разок. По корпусу…

Парень обиделся.

— Им же советуешь, как лучше. Придурки…

— Вали, вали, пучеглазый!

И возвращались мы тогда с Жоркой вдвоем. Чуть ли не первыми друганами себя чувствовали. Ну как после такого я мог выгнать его из команды?

Или Дашуня? Прикажете дать отставку ей? Но она же девчонка, такой рев поднимет! И потом, если уж совсем честно, все вокруг знали, что Дашуня неровно ко мне дышит. Ну вот бывает такое в жизни: я неровно дышал к Олечке Нахапетовой, Дашка любила меня, а Олечка поглядывала на Вовыча. Даже не треугольник какой-то получался, а целый квадратище. И выгонять Дашу из команды я просто не мог, как обыкновенный джентльмен. Ну не по-кавалерски это было! Уйдет Даша, придет какой-нибудь Пеле — и что? Все сразу увидят, что все мы сплошные сундуки-табуреты. Развернут со своих трибун большие пальцы вниз, как в Колизее каком-нибудь, и останется с Пеле один Колька-Перхоть. А нас всех сошлют в утиль и переплавку…

Нет, дорогие мои, дудки! Я не упырь последний и команду свою в обиду не дам.

Спать мне было нельзя. Прямо категорически! Я ведь исполнял роль часового! Но я снова уснул. Точнее задремал одним глазком. А второй просто прикрыл на время. И тотчас наше суденышко подхватила неведомая сила, подбросила вверх. А в следующую секунду я обнаружил, что мысли о футболе чудовищным образом материализовались. Потому что утлое наше суденышко превратилось в мяч, которым вынырнувшие из бездны рептилии принялись играть в водное поло. Железную лодочку, шутя, перебрасывали с места на место, заставляли проделывать гимнастические кульбиты. Вскипала вода, раскачивался горизонт, — повсюду я видел блеск чешуи и извивающиеся исполинские шеи. Гигантские ласты рождали немыслимой высоты волны, и оставалось только удивляться, как это мы не переворачиваемся и не идем ко дну. О какой-либо обороне не заходило и речи. Все, что я мог, это пригибать голову и из последних сил держаться за ржавые борта. Самое удивительное, что Вовыч продолжал дрыхнуть. Лежал себе, свернувшись калачиком, и бессовестно спал.