Ему подали жасминовый и розовый чай. А заодно пирожные с корицей, перцем и шоколадом, которые он любил до безумия (император об этом знал, потому и велел, чтобы юноше их принесли).

Антра одели в изысканные одежды, и в таком виде он предстал перед правителем. Увидев его, император улыбнулся.

— Призна́юсь, Антр: ты одна из главных ценностей в моей сокровищнице. Но у тебя есть недостаток — пятнышко гордости. Надеюсь, ты уже понял, какое ничтожное место отведено тебе во Вселенной? И что я для тебя — как солнце для летнего дня?

Пропустив этот вопрос мимо ушей, Антр начал свою сказку.

«Время приходит и уходит, закручивается спиралью, растворяется в вечности, а истории складываются сами собой среди дней и ночей во вселенной. И даже в тех краях, где нет ни дней, ни ночей, истории всё равно рождаются!»

Неплохое начало, но не выдающееся — Антр часто использовал этот зачин.

Но затем он рассказал что-то действительно новое. Он поведал о юноше, наделённом редким даром сказочника, и об императоре, немолодом уже человеке, которого власть и честолюбие незаметно для него превратили в жестокого тирана.

Стоя лицом к заходящему солнцу и совсем ещё бледной луне, которая, казалось, терпеливо дожидалась своего часа в уголке неба, Антр рассказывал историю собственной жизни. Однако император не догадывался об этом, потому что Антр изменил имена, названия мест, разные мелочи, детали одежды и интерьера и даже слова, которыми обменивались его герои.

Он рассказывал более двух часов. Охранники задремали. Император, взволнованный судьбой юного героя, осуждающе качал головой, обеспокоенно вздыхал и таращил глаза, отгоняя от себя сон. Но в глубине души он по-прежнему намеревался обезглавить Антра, едва взойдёт солнце. Так или иначе, юный сказочник бросил ему вызов!

А Антр продолжал свой рассказ.

«Император слушал новую сказку, но готовился отдать приказ казнить бедного юношу на рассвете. И тогда произошло неожиданное: Луна спустилась с небес прямо к юноше и увела его с собой».

Когда Антр произнёс эти слова, ослепительное сияние разлилось по небу и проникло в дворцовые покои. Император зажмурился. Застыв от ужаса, он вцепился в трон. Что это за яркий свет посреди ночи?

Антр медленно направился к окну. Его ноги ступили в потоки лунного света и оторвались от мраморного пола.

Император не мог пошевелиться. Да и легко ли сразу прийти в себя, слушая по-настоящему волшебную историю?

— Так юного сказителя спасла Луна из его сказки, — проговорил Антр, медленно выплывая из окна к Луне, которая ждала его, как нежная возлюбленная.

Император опомнился, соскочил с трона и подбежал к окну. Он увидел фигуру Антра, которая сияла в лунном свете, слишком ярком для человеческих глаз.

— Антр спрятался в собственной сказке, — такими словами закончили рассказ Тау и Майя.

Брат и сестра умолкли.

Какое-то время Тау ещё шутил и рассказывал анекдоты, выдумывая на ходу. Но сонная Майя едва ему отвечала. Дети так устали, что еле держались на ногах и в конце концов уселись прямо на лёд, привалились друг к другу и вскоре уснули.

Ху Лун обвил их кольцами своего тела, соорудив тёплое гнездо. Время от времени он вздыхал, а потом и сам задремал.

Их разбудили лунные дети Тартюф и Бомбоно — вернее, их шоколадные пальцы: лёгкие и проворные, как воробьи, ароматные, как цветки какао.

Ху Лун лежал в нескольких метрах от Тау и Майи, по-прежнему свернувшись кольцами, и с наслаждением облизывал шоколадный трюфель. Сладкий сливочный аромат разливался по округе.

— Приветствуем вас! — воскликнул Тартюф.

А застенчивый Бомбоно поздоровался более сдержанно:

— Привет!

Вся земля вокруг него была усыпана шоколадными конфетами в форме крошечных иглу.

Тау и Майя лишились дара речи. Им удалось привлечь внимание Луны! А Ванильная Девочка не растерялась: она обняла двух шоколадных близнецов, словно давних знакомых. Могло показаться, что все трое ближайшие родственники. И тут же вся перепачкалась в шоколаде, а Тартюф и Бомбоно — в ванильном мороженом, которое с удовольствием слизывали с рук и щёк, причём их тёмные лица светились искренним восторгом.

Доктор Смоленски смотрела на эту сцену во все глаза и так взбудоражилась, что помчалась в палатку, выскочила оттуда с блокнотом, сделала несколько беглых карандашных зарисовок, снова нырнула в палатку, где принялась дёргать себя за волосы, икая от волнения.

Наконец она немного успокоилась и вышла из палатки. У неё было столько вопросов! Каждое необычное явление она прилежно описывала и зарисовывала, чтобы затем внимательно изучить. Научные занятия казались ей слаще шоколадных трюфелей. По правде говоря, она не попробовала ни одной конфеты, которые разбрасывал вокруг себя Бомбоно!

— С научной точки зрения это невозможно! — то и дело повторяла она. — А значит, это чудо! Настоящее чудо!

Два шоколадных близнеца (похожих как две капли воды, только глаза у Бомбоно были цвета аниса, а у Тартюфа — бельгийского молочного шоколада) рассказали множество историй, а затем принялись расспрашивать про Ахаба и его механическую руку, подарок лунных мастеров, Дядюшку Дуба и Мальчика Йогурта, их давнего знакомого. И всё время, пока они говорили, из их пальцев, будто волшебные споры, сыпались конфеты и шоколадные трюфели всевозможных форм и размеров.

Пришло время отправляться к старой Келонии. Словно предвидя, как будут развиваться события, черепаха соорудила изо льда что-то вроде гнезда, улеглась в него и уснула. Она даже похрапывала, приоткрыв рот. Что означал её сон? Может, она погрузилась в глубокое размышление, как Дядюшка Дуб? Однако не нам строить догадки о поведении существа, которое прожило на свете много тысяч лет. Тем более о реликтовой черепахе.

Не открывая глаз, черепаха заговорила — и каждый, как и прежде, слышал её голос прямо у себя в голове.

— Тартюф! Бомбоно! Добро пожаловать, дети мои. Welcome! — поздоровалась она по-английски. — Вы ведь позаботитесь о старой развалине? О, милые детки… — И она залопотала на разных языках, по-каталански[19] и даже на языке басков[20], повторяя, по всей видимости, одно и то же: — Дорогие мои дети, мои хорошие, бесценные малыши!