– А если бы это случилось со мной, – негромко спросил он, – ты не захотела бы больше видеть меня, тавани?

Помню, я лишилась дара речи. Мне это даже в голову не приходило… да что вообще творилось в голове у такой глупой девчонки!

– Нет… – ответила я, разом прекратив визжать и топать ногами. – То есть, я захотела бы! Но… ты ведь мужчина! Все говорят, что шрамы украшают мужчин, и если бы волк схватил тебя, ты еще и гордился бы этими отметинами и хвастал ими перед охотниками!

– И ты гордись, – невозмутимо сказал Саннежи. – Я так уж точно стану: не у всякого есть нареченная, не побоявшаяся схватиться с матерым волком один на один.

– Не сочиняй, – сердито ответила я. – Он был при последнем издыхании!

– Не я придумаю – молва придумает, – улыбнулся он. – А люди еще и присочинят, что это был оборотень, который влюбился в красавицу-принцессу, страстно ревновал ее к жениху и, даже умирая, не желал, чтобы она досталась другому… Нравится тебе такая история?

– Это у вас сказка на сказке сидит и сказкой погоняет, – сказала я, отвернувшись. – А здесь… И не говори, не говори, что увезешь меня на край света! Ты же знаешь, я – наследница престола и я не покину свое королевство!

– А я не покину тебя, – серьезно ответил Саннежи, подошел ближе, поставил злосчастную вазу на место и провел ладонью по моим волосам, которыми я тщетно пыталась закрыть лицо. – Причешись, тавани. Королева не может быть растрепой. На нее люди смотрят.

– Вот именно.

– Не хочешь быть красивой для всех – сделай это для меня.

– Ты издеваешься! – На этот раз вниз полетела чудом уцелевшая фарфоровая статуэтка, но Саннежи подхватил ее над самым полом и вернул на столик.

– Нет, тавани. Это, – он коснулся кончиком пальца свежего шрама, – просто маска. Для меня ты – прежняя. Вот и все.

– Хорошо, – сказала я, уткнувшись лбом ему в плечо. – Я причешусь. И даже нарядно оденусь. И… и даже покажусь на люди… может быть. Позже.

– Не бойся. Я буду рядом, – шепнул Саннежи. – Всегда…

– Что же на меня нашло, когда я потребовала, чтобы он забыл даже думать обо мне и женился на Аделин? – выговорила я.

– Видно, на тебя тоже действовали чары, – пожал плечами Рыжий, терпеливо дожидавшийся, пока я вынырну из мира воспоминаний. – Слабее, чем на твою сестру и прочих, но все же…

– Наверно, и на Саннежи – тоже, – сказала я. – Взять в жены Аделин вместо меня… Он выполнял все мои желания, даже плавать научился, хотя все равно опасался большой воды, но это уж было чересчур! Да он скорее закатал бы меня в ковер, перекинул через седло и увез к себе на родину, чем согласился с этой моей придурью! Могу допустить: он думал, что я опамятуюсь и возьму свои слова назад, но это совсем не в его духе… Нрав у него был куда как покруче моего, и подобного бы он не стерпел! – Я помолчала, потом добавила: – Жаль, я не помню, как это было. Вернее, помню, что именно сказала ему, а вот его ответ…

– Может, еще припомнишь, – обнадежил Рыжий. – Идем обратно. Уже совсем светло, в путь пора. Маррис этот пригодится: он, я так полагаю, в столице обычно околачивался, так что может знать чего-ничего.

– Если он поедет с нами…

– Он тоже погиб, – предвосхитил бродяга мой вопрос. – Погнался за злодеями, заплутал в горах и сгинул. Конь выйдет через денек-другой к ближайшему поселению, Ян расстарается. По сбруе и клейму его мигом признают, а уж куда всадник подевался… Горы вон какие – ищи, век не сыщешь!

– Чтобы начать новую жизнь, сперва нужно умереть, так? – спросила я, а он неожиданно вздрогнул.

– Откуда ты это взяла?

– Ты сам это сказал. Умирает осень – рождается зима. Принцесса Жанна умерла – родилась… возможно, королева Жанна, но это еще не ясно. По новорожденному сложно угадать, кем он станет, если выживет. Вот так и Эйнавар Маррис умрет, а родится кто-то другой, скажем, наемник Эйн. Я не права?

– Права, – без улыбки ответил он и свистнул. – Ян, скажи Деррику седлать коней. Новенького на заводную посадим, а его вороного уведи подальше, так, чтоб наверняка дорогу к людям нашел… И давайте, ешьте живее, и так сколько времени даром потратили!

Пока седлали коней, я ждала во дворе – в доме было душно.

В вышине прокричал ястреб. На этот раз я была наготове: обмотала куском шерстяного одеяла предплечье, и Зоркий не поранил меня когтями.

– Тот самый, – прошептал Маррис, жавшийся поближе ко мне. – Который голубей перехватил… Он приметный, вон вроде как брови рыжие, да и сам… золотистый, что ли? Никогда таких не видал!

Я погладила ястреба по блестящим перьям, и он довольно прикрыл глаза.

– Скучаешь по хозяину? – спросила я одними губами. – Я тоже. Он нас обоих взял птенцами и вырастил, только ты оказался воспитанником поудачнее…

– Что ты говоришь, хозяйка? – окликнул Рыжий.

– Ничего, ястреба успокаиваю.

– Лучше коня своего успокой, пока он Деррику голову не откусил!

– Иду… – Я еще раз погладила Зоркого и сбросила его с руки. Ястреб, громко крикнув, исчез в вышине, а я проводила его взглядом и направилась в конюшню, приговаривая: – Тоже еще, мужчины, называется, с конем совладать не могут…

Никто не рассчитывал еще на одного спутника, но дичи кругом хватало и умереть с голоду нам не грозило. Другое дело, что Маррис явно не пришелся ко двору. Он был из благородной семьи, не то что остальные участники нашего похода, а потому, немного придя в себя, сделался заносчив и даже груб. Впрочем, от этого его излечили быстро: Медда – мощной оплеухой, а Ян – хорошим ударом под ребра, после которого Маррис долго не мог отдышаться. Я только вздохнула: предупредила ведь бестолкового, что не он здесь главный, но ему хоть кол на голове теши.

Мы ехали горами и долами, и я начала понимать, о чем говорил Рыжий: в низинах не продохнуть было от гари, лес если не полыхал открытым пламенем после дождей, так тлел понемногу. И еще – было слишком тепло для этого времени года. Помню, прежде уже заморозки случалось, но не теперь…

– Все, что ни делается, – все к лучшему, – сказал мне как-то наш предводитель, когда мы проезжали очередную низину. – Не люблю эту поговорку, но сейчас соглашусь: никто не удивится тому, что ты закрываешь лицо от пепла и дыма. Жалко, глаза закрыть нельзя, а то слезы так и льются, чтоб им, до того щиплет! Иногда я тебе завидую, хозяйка…

– Не завидуй, – мрачно ответила я, – мне тоже глаза режет, я полдороги еду зажмурившись – Тван вывезет! И дышать вовсе нечем, как только люди выдерживают? Мы – странники мимоезжие – и те замучились, а каково постоянно дышать этой гарью?

– А куда им деваться? – вздохнул Рыжий, кашлянул и подогнал своего серого. – С места не снимешься, дом да поля не бросишь, вот и терпят…

Сам наш предводитель в последние дни сделался неразговорчив и мрачен, но выпытать, что с ним такое, не мог никто из наших спутников. Оставалось только мне попробовать, и я как-то подсела к нему ночью на привале: мне и теперь, бывало, не спалось, а чем звезды считать, лучше за костром досмотреть…