Двадцать лет спустя герцог Виндзорский, уже будучи бывшим королем Эдуардом VIII, написал в мемуарах, что это было одним из самых странных и запоминающихся знакомств в его жизни. Тогда, по его словам, увидев американку впервые, он не представлял себе, о чем можно говорить с совершенно незнакомым человеком, с которым у него на тот момент не было ничего общего. Он ненавязчиво начал беседу с вопроса о погоде и самочувствии Уоллис в их влажном климате, на что она ответила, что очень разочарована его высочеством. Опешив, принц поинтересовался, чем именно он вызвал ее негодование. Уоллис ответила, что ожидала чего-то более оригинального от принца Уэльского, нежели вопроса о погоде, так как это первое, чем интересуются абсолютно все при первой встрече с иностранцами.

Конечно, в дальнейшем Уоллис от этих слов отказывалась, заявляя, что ни при каких обстоятельствах не могла повести себя столь дерзко в разговоре с королевской особой. Об этом же писала ее приятельница Диана Мосли (вторая жена лидера фашистского движения в Великобритании Освальда Мосли; 1910–2003), уверяя, что знала Уоллис и та никогда бы не позволила себе таких слов в адрес будущего короля. Однако Уоллис была умна и расчетлива, она долго изучала наследника по информации из статей в газетах и из разговоров их общих знакомых; американка, как проницательный психолог, легко раскусила его сущность, страсти и увлечения и то, как следует себя вести, чтобы наверняка обратить на себя его внимание. По мнению некоторых исследователей, ее колкая фраза была не чем иным, как хорошо спланированным маневром, ведь принц действительно запомнил ее, а Уоллис привыкла добиваться желаемого любыми путями. С этого момента наследник был почти у нее в руках.

Бесси Уоллис наконец-то встретила мужчину, к уровню которого стремилась всю свою жизнь, – будущего короля Великобритании и самого настоящего “принца на белом коне”.

В своих мемуарах Эдуард, герцог Виндзорский (Дэвид, бывший принц Уэльский), писал, что со времен своего первого знакомства с Уоллис в Мелтон Моубрей жизнь еще не раз на протяжении нескольких месяцев как бы невзначай перекрещивала их пути – то на званых ужинах, то на светских приемах, балах и однажды даже в стенах Букингемского дворца, когда мистер и миссис Симпсоны были официально представлены его и ее королевским величествам[41]. Как и подобает наследнику во время официальных церемоний, он стоял за тронами своих родителей, когда среди длинной вереницы гостей очередь дошла до Уоллис и та сделала изящный реверанс перед королем и королевой. Тогда принц, по его словам, отметил необыкновенную легкость, пластику и грациозность американки. В тот день первое впечатление о ее прямолинейности было забыто, и Дэвид словно увидел эту женщину новыми глазами.

Если немного пофантазировать и отклониться от историчности в романтический жанр, можно было бы предположить, что в тот момент сердце будущего короля поразила стрела Амура, мир окрасился в яркие цвета, и ему в ту же секунду захотелось узнать загадочную женщину поближе, кто она и откуда… Но кто знает, что на самом деле творилось в голове будущего короля и чем так заинтересовала его в тот момент Уоллис.

Осень 1931 года она встретила в постели, страдая от воспаления миндалин, которые врачи на последнем этапе сочли необходимым прооперировать. В связи с этим бледная, истощенная, с темными кругами под глазами Уоллис была вынуждена провести несколько недель дома. Ее меланхолическое настроение усугублялось тем, что со времени последней встречи с наследником в королевском дворце от принца не было известий, а она надеялась, что смогла произвести на него благоприятное впечатление.

В конечном итоге ее терпение было вознаграждено. В конце января 1932 года на имя мистера и миссис Симпсон пришло долгожданное приглашение с официальными вензелями принца Уэльского на закрытую вечеринку, назначенную на 30 января, в его официальной резиденции Форт Бельведер.

На пороге своего имения гостей встречал сам наследник, одетый в традиционный шотландский килт в серо-красно-черную клетку. Среди приглашенных также присутствовали Консуэлла и Бенджамин Зау и, конечно, Тельма Фернесс. В мемуарах Уоллис описывает этот особняк с большой любовью, как самое романтичное место на свете, где она пережила лучшие моменты жизни. Дэвид называл свое имение не иначе как Форт, а не Форт Бельведер[42], и этот дом действительно соответствовал названию – в своих стенах он таил не только самые глубокие переживания королевского сердца, его мечты, но и запретные утехи. Уже в преклонном возрасте Уоллис говорила, что если ее душа где-то и найдет покой после того, как покинет бренную землю, то это будет именно там. Она представляла, как ее белый туманный силуэт будет медленно плыть по кедровым аллеям паркового ансамбля бывшего форта ее возлюбленного. Но тем не менее, в отличие от остальных любовниц Дэвида, которые каждая на свой вкус пытались изменить и улучшить интерьер замка, она никогда не считала это место своим, оставив там все так, как хотел Дэвид.

Форт Бельведер построили в середине xviii века в неоготическом стиле. С самого начала он не являлся собственностью какой-либо конкретной династии и принадлежал британской короне в целом. Это означает, что имение не могло передаваться по наследству, а жаловалось лично монархом одному из его ближайших родственников. Так, за несколько веков у него сменилось большое количество владельцев, но наибольшую популярность Форт приобрел именно с Дэвидом, который считал это место своим домом и вложил в его восстановление немало средств, времени и сил.

После отречения Дэвида, уже как короля Эдуарда VIII, Форт Бельведер пустовал семнадцать лет, пока в 1953 году в связи с финансовыми издержками по содержанию этого массивного имения не было принято решение сдать его в аренду на девяносто девять лет.

А пока на вечеринке после великолепного ужина с устрицами, ростбифом, салатом, мелкими закусками и десертом, поданным в комнате, сплошь украшенной охотничьими трофеями, Дэвид галантно пригласил всех присутствующих в гостиную. Там он предложил друзьям провести время за игрой в покер и прочими неспешными развлечениями, способствующими приятному расслаблению и умиротворению после еды, в ожидании начала танцев.

Тогда в моде были фокстрот и румба, требующие чрезмерной близости партнера, фактически щека к щеке, что шло вразрез с консервативными правилами приличия, которые подразумевали умеренную дистанцию в танцах.

Долгожданный момент наступил – под самый конец вечера Дэвид отважился пригласить Уоллис на танец. Она была счастлива. В своих воспоминаниях много лет спустя она написала, что принц в тот вечер был очень легок и изящен в движениях, учтив, его отличало хорошее чувство ритма. Этот танец стал началом их теплой дружбы.