Этим и закончился совместный ужин. К изумлению Василия, его оставили ночевать, постелив, правда, на кухне. Впрочем, на место в Грушиной постели он особо и не рассчитывал. А наутро он распрощался с гостеприимными хозяевами и получил приглашение заходить запросто, как выдастся свободное время. На обратной дороге в Ярославль он все никак не мог отделаться от ощущения, что старший Волков не просто так пел песни ирландских революционеров и рассказывал о великих и трагических событиях в том далёком краю. «А уж не был ли он в той Ирландии? Не видел ли все своими глазами? Да ведь он воевал там! – осенило его вдруг. – И наверняка дрался вместе с этим… как его? Михаилом Колесом! Небось, ещё сам и хоронил его – своего боевого товарища. Значит, устанавливал там Советскую власть. Вот откуда и про Лимерик знает, и про всё остальное… Вот тебе и инженер, вот тебе и интеллигент. Боец, герой, революционер!» Он вспомнил свою жалкую попытку «проверить» и устыдился так, что даже покраснел. Но потом, вспомнив добродушный тон старшего Волкова, быстро успокоился и весь оставшийся путь просто радовался тому, что судьба свела его с таким замечательным человеком.

Жизнь провалившихся в прошлое окончательно вошла в нормальную и спокойную колею. Они много трудились, хорошо зарабатывали, привыкли к местной пище и все реже вспоминали о благах будущей цивилизации. Старшего Волкова повысили до исполняющего обязанности главного инженера, и у него завязался ни к чему не обязывающий роман со своей секретаршей. Младшего же окончательно утвердили в должности начальника смены, и следующей осенью он, не желая уезжать от отца, собирался поступить на рабочий факультет химико-технологического института заочно[70]. Ну а что касается личной жизни, то тут беспокоиться было не о чем: Всеволод-младший пользовался у девушек таким оглушительным успехом, что «хвататься за дробовик» скорее следовало его отцу, а не родителям потенциальных невест.

Как и требовалось, отец и сын встали на воинский учёт. Вообще-то визит к военкому не предвещал никаких осложнений, разве что Волков-старший очень просил младшего не фигурять своими военными познаниями и армейским опытом. «Тебе только двадцать один, – пояснил он. – Здесь призыв как раз с этого возраста. Так что никак ты не мог армейской жизни хлебнуть». Всеволод-младший согласно кивнул и состроил физиономию, по его мнению, соответствующую бестолковому допризывнику, который даже ещё и духом бесплотным не стал. Отец хмыкнул, велел отпрыску пригнуться и отвесил ему лёгкий подзатыльник: «Не балуй».

Но всё равно проблемы нашли Волковых. Младший проскочил легко: хотя программы ГТО ещё не было[71], но активный осоавиахимовец[72], отличник боевой и физкультурной подготовки, чемпион города по освоению автомобиля, винтовки и пулемёта стал желанным гостем тутаевского Военного комиссариата. Буквально через несколько минут призывник первого разряда Волков В.В. вышел к отцу и «обрадовал» его тем, что, невзирая на его не вполне пролетарское происхождение, в самое ближайшее время он окажется в рядах РККА.

– Пойдёшь? – почесав нос, спросил старший Всеволод. – Или бронь от завода выбить?

– Да ладно, бать, – усмехнулся младший. – Ну схожу ещё раз. Наверняка сразу сержантом сделают.

– Не-а, – на сей раз усмехнулся отец. – Не сделают. Сержанты ещё не скоро в Красной Армии появятся. А вот командиром отделения или помощником командира взвода – легко.

И оставив сына размышлять о странностях систем воинских званий в разные времена, он вошёл в кабинет военкома. Вот тут-то и начались проблемы…

* * *

– Разрешите?

– Вы ко мне, товарищ?

– Так точ… Тьфу, то есть, да[73].

Военком встал и оглядел нового посетителя. Тот, в свою очередь, разглядывал хозяина кабинета и вдруг улыбнулся.

– Что-то не так?

– Всё так, товарищ военком. Просто, если бы я не знал совершенно точно, что братьев у меня нет, – решил бы, что встретил блудного сына своего отца.

Тутаевский военком товарищ Карпухин оглядел себя, Волкова-старшего и рассмеялся. Оба – крепкие мужики чуть выше среднего роста, примерно сорока лет от роду, бритые наголо. Разве что один был в форменной гимнастёрке, а второй – во френче. Но эта разница в глаза не бросалась, и могло показаться, будто военком смотрится в ростовое зеркало.

Отсмеявшись, Карпухин поинтересовался:

– Воевал?

– Воевал.

– Офицер?

– Прапорщик военного времени.

– Пехота?

– Артиллерия.

В Гражданскую Карпухин командовал батареей, побывал начартом бригады и даже дивизии. Военком окинул Волкова-старшего внимательным взглядом. «Артиллерист, говоришь? Проверим-ка тебя…»

– А ну-ка, товарищ, пошли со мной…

В соседнем помещении, широком и просторном зале, на столах у стен лежало с полдесятка винтовок, стоял пулемёт «Максим», а в центре привольно расположилась гаубица. Увидев это великолепие, Волков только присвистнул, а Карпухин, указав на орудие, тоном гостеприимного хозяина произнёс:

– Прошу.

– В смысле? – растерялся Всеволод Николаевич. – Мне что – стрелять?

Положим, широкое одноэтажное здание военного комиссариата с лёгкой крышей могло послужить неплохим укрытием для гаубицы, но стрелять в городе – это всё-таки чересчур.