Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нужно отдать должное сотрудникам ГПУ: сообщение участкового надзирателя Козельцова не отложили в долгий ящик. Материалы направили в Иваново-Вознесенск[75], в областное[76] ГПУ, где и приняли решение о проверке. Никто не сможет сказать с уверенностью, почему в области решили не доверять такое дело сотрудникам из заштатного Тутаева и отправили на место своего проверяющего…
Помощник уполномоченного областного КРО ГПУ[77] Регер Макс Фридрихович
Выезд на место – всегда серьёзно. Даже если на первый взгляд ничего особенного не предвещает. Оно конечно: праздновать Рождество для коммуниста и кимовца – не самое лучшее занятие, но… Если разобраться, то кому из нас не хочется хоть на минутку снова побыть ребёнком? Вспомнить запах печенья, которое печёт матушка, снова почувствовать запах табака из батюшкиной трубки и испытать судорогу восторга, увидев под ёлкой деревянную лошадку?
Но если буржуазное Рождество празднует человек, который работает на стратегически важном заводе и который втягивает в это празднование сотрудников Рабоче-крестьянской милиции – пусть даже и одного! – это уже попахивает диверсией против Советской власти. Вернее сказать, не попахивает, но вполне может таковой диверсией оказаться.
Только Тутаев – город маленький. Как говорится, заштатный. А проще: дыра дырой. Да ещё и по обеим берегам Волги. Моста нет и не предвидится. Летом – паром, а сейчас – пожалуйте по льду. И что совсем нехорошо: объект – на одном берегу, а местное отделение ГПУ – на другом. Правда, помочь местные почти ничем не могут: силёнок маловато. Затребовал у здешнего начальства четверых помощников – дали двух. Извинились: сотрудников не хватает. И понять можно, и трудности их к моему делу не подошьёшь.
Первого из прикреплённых я на завод отправил, в Константиновский. Наказал собрать все, что в особом отделе завода на этого Волкова есть. И чтобы ещё в заводскую ячейку заглянул: там тоже много интересного отыскать можно, если с умом подойти. Второго – к военкому послал. У краскомов тоже что-нибудь да найдётся. Если, конечно, опять же – с умом искать.
Вот только ума у местных сотрудников не нашлось. Прямо как совести у мировой буржуазии. С завода принесли отписку, бумажку формальную: всё хорошо, замечательный мужик, а если про него говорят, что слесарям каким-то морды начистил, так, во-первых, это не правда, во-вторых, в тот день его и вовсе на заводе не было, а в-третьих – по шее он им дал исключительно за дело. И их потом ещё и премии лишили. Вот сиди и думай: какие-такие слесаря, и что там с ними стряслось?
Из партийной ячейки тоже интересную писульку дали. Выговоров у тов. Волкова отродясь не было, а тот, который был, так и без занесения, и снят давно, и вообще – не виноват тов. Волков, что их с сыном в поезде обокрали. Впору волком завыть: какой выговор, кого обокрали, в каком поезде?! Я ведь не характеристику заказывал, а поговорить по душам: может, и вскроется чего.
Из военного комиссариата и вовсе такое пришло, что я за голову схватился. «Тов. Волков В.Н., герой ирландской революции (о чём справка в деле подшита), состоит в резерве среднего комсостава РККА по первой категории. К сборам привлекается наравне с переменным начальствующим составом территориальных частей». Черным по белому, да ещё и с красной печатью. И всё. Мне для чего знать, как он на сборы привлекается? Я про что узнать требовал?
Именно этот вопрос я и задал своим прикреплённым. Стоят, глазами лупают. Хотел я их на родном немецком языке отправить по всем известному адресу, а потом по-русски уточнить, чтобы не промахнулись, да передумал. Чего с них возьмёшь? Плюнул и пошёл сам все материалы собирать.
На заводе мне всё рассказали, как положено. Волков и впрямь толковый инженер: и какие-то режимы каких-то там кубов улучшил, из-за чего выход чего-то такого увеличился, а потери наоборот – снизились. И плюх он слесарям выдал – моё почтение, но ведь за дело. За дисциплину человек душой болеет.
Секретарь партячейки тоже только хвалы ему поёт: и лекции-то Волков читает, и на все общественные дела средства сдаёт в первых рядах, и когда ни попроси – выйдет не в свою смену, допоздна задержится, если для дела нужно. Честно скажу: нравиться он мне начал. Человек на своём месте, делом занят и дело своё любит. Надёжный товарищ, одним словом. И вот это меня насторожило. Хуже нет, когда подозреваемый тебе становится симпатичен. Становишься пристрастным, а ещё Феликс Эдмундович учил: ты должен работать с холодной головой. Никогда не поддавайся ни вражде, ни симпатии к объекту разработки.
Вот с такими мыслями я и отправился к военкому. Сперва он меня развеселил. Ирландская революция, надо же! Откуда он такой дури нахватался? Битый час рассказывал мне, как Волков воевал в Ирландии, словно был там вместе с ним. Я по телеграфу заказал всё, что у нас есть по войне за независимость и гражданской войне в Ирландии. Объем полученных материалов был невелик, но то, что я прочитал, полностью совпадало с рассказами этого Карпухина. Так что ж это? Волков что, впрямь в Ирландии вместе с Майклом Коллинзом сражался?
А уж вовсе меня домохозяин его добил. Прихожу, представляюсь, завожу разговор о жильце, а он мне с ехидцей так и отвечает:
– Что же это, товарищ. Своих уже клевать начинаете? Ну правильно. Ещё Верньо сказал:
«Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей»[78].
У меня от такого волосы под фуражкой дыбом поднялись.
– Кого это вы, гражданин, «своими» считаете? Уж не себя ли?
– Нет, – отвечает. – Волкова, Всеволода Николаевича. Он ведь тоже из ваших. Чекист.
Вот тут я и вовсе опешил. Стою, понять не могу.
– Извините, – говорю, – гражданин. Это вы так шутите? С чего это вы взяли, будто товарищ Волков – чекист? Он что: сам вам так представился?
А тот только рукой машет:
– Тоже мне, секрет Полишинеля. Ну не представлялся, конечно, да только и мы, чай, не без глаз. Видеть умеем.
Насел я на него: говори, морда буржуйская, с чего ты взял, что это чекист? Ну он и рассказал: ходит так, словно чекисты, – всё военное, да полувоенное, да весь в коже. И взгляд у него цепкий, словно врага везде выискивает. И говорит так вежливо, да всё – с подходцем, с зацепочкой. А потом добавил, что вот таких цепких и вежливых очень он хорошо ещё по Гражданской запомнил. И все они, как один, – в ЧК служили.