— Вот-вот, а у меня к тому, кто повезёт, поручение будет, Пётр Иванович. Ты постарайся, чтобы обязательно исполнили.

— Слушаю, Данила Павлович.

— Смышлёного надо послать. Как Маткова сдаст врачам, пусть заглянет в контору ОИТУ, выяснит всё о Фирюлине: за что тот привлекался к уголовной ответственности, с кем проходил по делу, где отбывал наказание, а затем надо побывать и в колонии, всё о нём расспросить. Понимаешь, всё выяснить. Личное дело пусть полистает.

— Всё сделаем, Данила Павлович.

— Ну а теперь вернёмся к нашим призракам, — Ковшов забарабанил пальцами по столу. — Ты уверен, Пётр Иванович, что браконьер, открывший в вас стрельбу, утонул?

— Ну… — развёл руками Квашнин. — То, что он в воду свалился, как бензобак шарахнул и лодка загорелась, это точно. Своими глазами видел, хотя темновато было, но пламя яркое…

— А потом?

— Сгорело всё, что гореть могло, а он на воде больше не появлялся.

— Точно, что он не выплыл?

— Отвлекался я, Данила Павлович, меня Матков беспокоил больше, чем тот гад. Я и воду черпал, и шлюпку к берегу подгребал.

— Один задумал лавры собрать, — опять не сдержался Камиев, — дался тебе тот Тихон. Я возле него всю ночь просидел, сначала под окнами дома, а потом в правлении колхоза. Просчитался ты крепко со своими версиями, товарищ начальник!

— Да перестань ты меня травить! — взревел Квашнин. — Не режь по живому! Сам себе никогда не прощу… А если с Сашком что случится, сниму погоны. Уеду к чёртовой матери в Урюпинск пчёл разводить.

— Поздно спохватился, — упорствовал Камиев, — тебе Каримов сам их сорвёт.

— Данила Павлович, уймите вы его! — взмолился Квашнин.

— У нас выхода теперь нет, друзья мои, — тихо произнёс Ковшов, — кроме одного…

Он многозначительно поднял палец, и оба милиционера застыли, озирая его перст, как будто на нём был написан выход из лабиринта.

— Кроме одного. Нам следует найти или труп браконьера, или отыскать его среди живых.

Милиционеры молчали.

— Как первая, так и вторая задачи сложные. При таком сильном течении реки, в достаточно глубоком месте, чуть ли не на стрежне, достать со дна то неизвестное, что осталось после взрыва. Да ещё спустя?..

— Три-четыре часа… — уныло подсказал Квашнин.

— Но искать и боронить дно придётся, — твёрдо завершил Ковшов. — Причём участок обследования необходимо увеличить и начать ниже метров шестьсот-семьсот от того района, где всё случилось.

— Кроме того, поставить режаки[6] внизу за километр тоже ниже по течению и до самого дна, — подсказал Камиев.

— Ну вот, знаете, что делать. Мне вас не учить. Я думаю, Пётр Иванович, вам и карты в руки. Возглавьте эти работы. Ищите своего обидчика, которого упустили ночью.

Квашнин не поднимал головы, боясь встретить взгляд Камиева.

— А вам, товарищ майор, — Ковшов обратился к Камиеву, — задача предстоит не менее сложная: придётся искать неизвестного среди живых. Вы в деревне знаете всех, вас каждый знает. Значит, задача попроще. Я думаю, через ваше сито мышь не проскочит. Как? Знаете с кого начинать?

— Помаракуем, Данила Павлович, приглядимся, потом скажу. А Тихона вам сдаю? — напомнил о Жигунове Камиев. — Он у меня так и дежурит у телефона в правлении, только я к нему сторожа Михеича подсадил за компанию.

— С Жигуновым буду работать сам, — кивнул Ковшов. — Председатель колхоза к какому часу пообещал подъехать?

— Полиэфт Кондратьевич со второго раза сказал: как машина за ним придёт, так возвратится. Его убийство это здорово напугало. По голосу в трубке чувствовалось, дрожит весь.

— Ты не можешь без страшилок, — оживился Квашнин.

— Не мешает лишний раз. Больно затянулась у него свадебная карусель, — Камиев встал, заспешил к выходу, кивнув головой на Квашнина. — Я пойду, Данила Павлович, людей подымать. Ему всё-таки легче, — купайся в одном месте, а мне всю деревню на уши ставить.

Квашнин молча перенёс очередной укол, дождался, когда дверь за майором закроется, поднял глаза на Ковшова:

— Данила Павлович, мне надо колхозных рыбаков снимать с лова.

— Я эти вопросы решу с Жигуновым, а Деньгов подъедет, думаю, и он возражать не станет. Командуйте, Пётр Иванович.

— Ещё у меня вопрос, Данила Павлович, — задержался в дверях Квашнин.

— Слушаю.

— Вы действительно полагаете, что деду Упырю с перепугу ничего не привиделось ночью?

— Он производит впечатление здорового человека, Пётр Иванович, хотя и преклонного возраста. Я с ним очень тщательно беседовал. Испуган, конечно. Но в себя вполне пришёл. Твердит — лицо в окне и на фотографии, которую нам изготовил Дынин, одно и то же. Про бородавки даже вспомнил.

— Дались ему те бородавки…

— Зря вы их недооцениваете. Очень яркая примета.

— Что же нам делать с этим… с призраком, Данила Павлович? Если верить деду, что же тогда получается? Призрак объявился в деревне?

— Камиев отыщет. Это теперь его задача. А он, вы знаете, закоренелый материалист. Вам тоже поспешать надо. Многое теперь зависит от времени.

Квашнин открыл дверь.

— Пётр Иванович, — приостановил его вопрос Ковшова, — позвольте мне поинтересоваться, что это вы про пчёл урюпинских упоминали? Увлекаетесь мёдом?

— Кусают они злей, Данила Павлович, поэтому и мёд урюпинский слаще. А мне он нужней, чтобы дурные мозги мои укрепить, впредь лучше бестолковкой соображать, — с досадой сплюнул Квашнин, сверкнул лысиной и скрылся за дверью.

…Как ни осторожно, ни продуманно выстроил свой диалог с Жигуновым Ковшов, бригадир настойчиво твердил на допросе одно и то же: был на свадьбе с Деньговым несколько дней у его знакомого в городе, уехал в воскресенье один, председатель колхоза задержался по делам, приехав, выпил и на старые дрожжи развезло снова, очнулся к ночи следующего дня, решил позвонить в город, спросить, когда за председателем прислать машину, заодно сказать об утопленнике, пойманном колхозными рыбаками.

Очень подходящее, не вызывающее никаких подозрений, житейское объяснение. На каверзный вопрос Ковшова: почему же жена, Дарья Полиэфтовна, никому не сказала, что он дома находится, Тихон не смутился. Прямо поднял глаза на прокурора следственного отдела, горько усмехнулся:

— А вы считаете, дочери председателя колхоза приятно мертвецки пьяного зятя на люди выказывать? Она, говорит, что хотела меня растолкать, да бросила никчёмное занятие.