– Ничего существенного. Скорее не узнал, чем узнал. Хотя это тоже результат. Знаете, что мне больше всего не нравится? – он повернулся к Тине, – Больше всего мне не нравится то, что вся информация об этом никакая – вроде есть, а вроде и нет… просачивается сквозь пальцы, как вода. Кажется, что ухватился за что-то, а оно ускользает. Единственная стоящая зацепка – это племянник. Он действительно существует и даже работает, между прочим, именно в коммерческом банке. Правда, он не банкир, а обыкновенный клерк. Впрочем, все обыкновенное в этом деле имеет тенденцию превращаться в странное и нереальное. Будем надеяться, что хоть с этим единственным персонажем все в порядке.

За разговором они не заметили, как выехали за город. Ясное с утра небо у горизонта незаметно покрывалось тучками. В машине было жарко – Тина сильнее опустила стекло со своей стороны – воздух врывался тугой струей, приятно освежая разгоряченное лицо.

Она слушала и не слушала. То, что говорил Сиур, вызывало тревогу, но ей было так хорошо ехать с ним в машине, смотреть на бегущую под колеса ленту Ярославского шоссе, мелькающие по бокам дачные домики, зеленые деревья. Хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончилась.

Когда человеку плохо, время как бы замирает, или тянется, словно нескончаемый осенний дождь. Когда человеку хорошо, время летит быстро. Скоро появились знакомые дачные постройки, через переезд шли люди, приехавшие на загородной электричке. Тина показала, по какой дороге они в прошлый раз шли к загадочной вдове.

– Если вы будете ехать помедленнее, я смогу узнать дом. В прошлый раз Людмилочка меня вела, так что я не заботилась запоминать. Я не очень хорошо ориентируюсь, могу заблудиться в трех соснах. – Она внимательно смотрела по сторонам, отыскивая знакомые приметы. – Вот, кажется, мы проходили мимо этого дома.

Она показала на красивый деревянный домик с резными украшениями и множеством окон, выкрашенный в голубой цвет. Высокий шпиль на крыше и уютная веранда придавали дому особый колорит праздной дачной жизни, куда едут отдыхать, пить по вечерам чай на воздухе, под деревьями, удить рыбу, валяться с книгой в гамаке, гулять, вдыхая острый хвойный аромат, густой, прогретый солнцем, любоваться малиновыми закатами на реке под пение сверчков, соловьиные трели… Ах, как удивительно хороша все-таки может быть жизнь!

– Куда дальше?

Тина опомнилась – ей уже было пригрезились гусары, гитары, дачная любовь, антоновские яблоки – то ли Куприн, то ли Бунин…О Боже, что только не придет в романтически настроенную голову! Она стала оглядываться.

– Вот акация, по-моему… да, вот за этими зарослями акации и шиповника колодец, потом поворот… Тут уже совсем близко.

– Близко? Тогда, пожалуй, оставим машину здесь. Сейчас, только найду тень, а то мы потом в ней изжаримся.

Сиур увидел большую липу и подъехал почти к самому стволу, в прохладную плотную тень. Вокруг никого не было – день будний, если кто-то из дачников отдыхал, то в такую жару время проводили либо на речке, либо в домике. Дневной сон – дело святое и русскими людьми любимое.

Трещали сороки, где-то постукивал дятел, жужжали пчелы и шмели, прозрачнокрылые стрекозы зависали в горячем воздухе, над душистым сиренево-желтым цветочным ковром порхали бабочки.

Тина ступила на эту благоухающую землю и с удовольствием потянулась, подставила лицо солнышку, сладко зажмурилась, вдыхая полной грудью и чувствуя, как разливается внутри теплая благодать. Она сорвала нежный колокольчик, поднесла к лицу. В траве алели ягодки земляники…

Сиур молча смотрел. Когда она наклонилась, под тонкой футболкой обозначилась мягкая округлость груди, рассыпавшиеся волосы открыли изгиб шеи. Он сглотнул подступивший к горлу комок.

Было жаль прерывать эту ее радость, напоминая, зачем они здесь. Однако… беспокойство, постоянно напевающее свою противную песню, как комар над ухом, не давало ему в полной мере расслабиться. Тина могла забыть обо всем, присев на корточки к земляничному кустику и по-детски радуясь найденным ягодкам, потому что он был здесь. Он отвечал за них обоих. Он не мог позволить себе… Сиур вздохнул и, наклонившись, подал ей руку.

– Нам пора идти, – сказал он как можно мягче. – Лучше, если мы успеем вернуться обратно до темноты.

– Да, да, конечно. – Тина виновато вскочила.

Они, не спеша, пошли по дороге. Теплая пыль поднималась легкими облачками при каждом шаге. Какие-то птички звонко посвистывали, белки, распушив хвосты, ловко бегали по толстым стволам, никого и ничего не боясь.

На секунду Тина позавидовала им – ни забот, ни проблем, – но только на секунду. Кто познал весь яд и наслаждение страстей человеческих, уж никогда не променяет их на примитивное, пусть и безоблачное, существование. Ей вспомнилось детское: «птичка Божия не знает ни заботы, ни труда». Привлекательно, но ненадолго.

Вдруг она почти физически почувствовала разливающуюся в этом зеленом, шуршащем, свистящем и жужжащем мире, тревогу. Звуки обострились до болезненности, запахи стали удушающими, на солнце набежала тень, откуда ни возьмись, поднялся ветер, вздымая дорожную пыль.

Стало трудно дышать. Тина поднесла руку к горлу, оттянула ворот футболки, закрыла глаза.

– Что случилось?

– Сейчас пройдет. Мне нехорошо. Наверное, от жары. – Она попыталась улыбнуться.

Ему тоже было не по себе. Может, вернуться в город? Сиур привык выполнять намеченное. Единственное, о чем он уже пожалел, так это о том, что взял с собой Тину. Впрочем, хорош же он был бы, явившись к вдове на дачу с целью поинтересоваться, о чем она гадала вчера двум женщинам, и не расскажет ли она ему об их дальнейшей судьбе.

Такая дурь не всякому придет в голову. Бедная женщина наверняка до смерти перепугалась бы, особенно с учетом, что живет одна. У нее даже нет телефона, чтобы вызвать психушку. Или милицию.

– Вы позволите? – Он крепко взял девушку под руку и подвел к калитке. – Похоже, это то, что мы ищем.

Ароматические смолы курились в алебастровых курильницах. Глаза прорицателя словно наполнены изнутри холодным туманным блеском. Таким же блеском мерцает полый кристалл горного хрусталя, оправленный в платину. Квадрат символизирует Вселенную – Космос, полный звезд.

«Я понял, почему удалился Ра,[19]которому надоели распри, воинственные и разрушительные наклонности людей…охваченных неодолимой, фатальной страстью к разрушению…О, я вижу, я вижу!.. Папирусы и реликвии храма Тота уничтожены или погребены в песках Сирийской пустыни. Усыпальницы ограблены, на месте святилищ груды камней…Великолепные храмы превратились в руины…

Я вижу, как пала Троя. Закатилась звезда Эллады. Триумф Рима сменился упадком. Орды варваров хлынули, подобно приливу, уничтожая и поглощая великие империи, древнюю культуру… От некогда великих городов остались несколько песчаных холмов.