– А о том, что я бежал?

– Об этом нет. Ровным счетом ничего. Потому-то я так удивился, когда получил твою записку.

Левицкий хрипло рассмеялся, превозмогая боль.

– Этот Глазанов сам себя усадил в такую кучу дерьма! Если узнают, что я сбежал, только его здесь и видели. Тут же отправится в Москву за пулей в затылок. Поэтому ему необходимо разыскать меня без всякой огласки. С удовольствием посмотрю, как он из этого выберется.

Он получал немалое удовольствие от создавшейся ситуации.

– Иваныч, как ты исхитрился сбежать?

Левицкий снова искренне рассмеялся.

– Хватит об этом. Делаешь, что должен делать, и все.

Это и вправду было довольно просто. Даже вспомнить приятно. До чего они тупые, эти новички. Наследнички хреновы!

В горький час рассвета, ожидая прихода Глазанова, он заметил на стене след от висевшего там когда-то распятия. Прямо над соломенной подстилкой. Разумеется, он тут же смекнул, что такая штука должна была чем-то крепиться к каменной кладке. Не потребовалось очень много сообразительности, чтобы разыскать в стене гвоздь, оставленный в растрескавшемся камне. Старинная вещь, вбитая туда столетия назад. Один сильный рывок – и он становится обладателем прекрасной отмычки, без труда открывшей замок в двери. Поразмыслив, Левицкий понял, что при свете дня у него нет шансов на бегство, и потому просто нырнул в соседнюю камеру. А там самым трудным было удержаться и не выдать себя смехом, слушая, как в приступе гнева надрывается великий комиссар Глазанов. Когда тот со своим американским подмастерьем наконец ушел, Левицкий вернулся обратно в свою камеру, рассчитав, что более безопасного места ему сейчас не найти. Дождавшись же наступления ночи, бежал.

Он нащупал в кармане свой трофей – опасного вида маленькое копьецо дюйма четыре длиной.

– Я догадался, что анархисты, расположившиеся по соседству с НКВД, не станут следить за их казематом, и вот я здесь. В безопасности, как я думаю, хоть и не в полном здравии, – закончил он свой рассказ.

– Ты умница, Эммануэль. Каким всегда и был. – Маленькие глазки Игенко горели восхищением и почтением.

Он вытянул руку и коснулся колена собеседника, лицо его осветила слабая, но оптимистичная улыбка.

– Я ведь всегда был твоим самым горячим приверженцем. Верным поклонником. Ты знаешь это.

– Да, Иван Алексеич. Но сейчас мне нужна твоя помощь. Нужна как никогда.

– Понимаю. Ты можешь доверять мне. Я ведь тебе так многим обязан.

– Знаю.

– Всеми силами буду способствовать твоему плану.

– Рад. Я рад, Алексеич.

Игенко опять разрыдался. Опустив голову, он почти упал на кровать, обливаясь слезами. Левицкий гладил его жирный затылок и, тихо увещевая, успокаивал.

– Нашим отношениям уже столько лет, – проговорил тот сквозь слезы.

– Что и говорить. С девятнадцатого года. Полно, вытри глаза, старик. Перестань хныкать, Иван Алексеич.

– Сейчас, сейчас. Это я от радости, что ты сбежал от них.

– Знаю.

– Я смогу помочь тебе. Я же служу в Морском комитете. Знаком с людьми в порту. Многие мне кое-чем обязаны. То одному, то другому нет-нет да окажу услугу. Я вытащу тебя отсюда. Устрою на какой-нибудь корабль. Идущий в Африку, например. Или даже в Америку.

– Не сейчас.

– Эммануэль, они же убьют тебя. Глазанов со своим чудовищем Володиным. Их вся Барселона боится. Люди из Коминтерна тоже. Даже радикалы и анархисты и те боятся.

Его голос поднялся до визга, он явно был на грани истерики.

– Выслушай меня, Иван Алексеич. Успокойся и выслушай. Мне нужны деньги. И место, где я мог бы переждать какое-то время. Тут я могу пробыть всего лишь несколько дней, не больше, пока они не начнут обыскивать бордели. Даже в логове анархистов.

– Глазанов держит СВР в кулаке. А СВР здесь – это всё.

– Знаю. Потому мне и нужно время. Но главное для меня – раздобыть документы. Прежде всего мне нужны документы. Я должен быть хоть кем-нибудь.

– Денег я тебе достану. У меня есть два десятка золотых монет. Берегу их уже несколько лет. Завтра продам. И найду тебе надежное укрытие. Что касается документов – ну, это не по моей части, но все-таки попытаюсь.

– Еще одно. Эти часы. Для меня важно иметь часы.

– Конечно же. Забери. Ты когда-то подарил их мне. Я тебе их возвращаю.

– Спасибо.

Левицкий взял часы из рук Игенко и надел на запястье.

– Теперь смотри. Возьми деньги, что у меня сейчас с собой. – Игенко протянул другу пачку песет. – А золотом я займусь завтра.

– За тобой ведется слежка?

– За всеми ведется. НКВД шныряет всюду, как и СВР.

– А-а, это одно и то же.

– За мной не ведут постоянной слежки. Я относительно свободен.

– Отлично. Сегодня ночью я съеду отсюда. Сможешь завтра навестить меня?

– Э-э… Смогу, да.

– Я буду стоять на Рамбле, рядом с пласа Реаль. За торговыми рядами, в самой середине. Там есть одна торговка, продает цыплят на вертеле. Знаешь, где это?

– Найду.

– Встретимся там в семь. Возьми с собой какой-нибудь портфель. У тебя найдется?

– Конечно.

– Если обнаружишь слежку, держи его в правой руке. Если считаешь, что все спокойно, – в левой. Запомнил?

– Да. Правая – опасность, левая – все в порядке.

– Точно. Как в политике.

– Иваныч, прошу, береги себя. – Игенко умоляюще коснулся руки Левицкого.

– Иван Алексеич, если ты мне поможешь, мы оба сбежим отсюда. Вместе. Удерем через пару дней. Отправимся в Америку.

– Хорошо.

– А сейчас ступай. Надо торопиться, чтоб тебя не хватились в отеле «Колумб».

Игенко поднялся, собираясь прощаться, но помедлил.

– Иваныч, я рад, что ты здесь. – Толстяк счастливо улыбался. – И хочу тебе сказать – поступай как знаешь. Делай, как велит тебе долг. Понимаешь меня?

Левицкий пристально посмотрел на него.

– Я так и поступаю, Иван Алексеич.

Игенко торопливо вышел.

Левицкий стал выпрямляться, стараясь двигаться как можно медленнее, чтобы не тревожить больные ребра.

«Ты уже старик. Тебе почти шестьдесят. Не слишком ли это много для таких дел?»

Он обернулся и бросил короткий взгляд в зеркало. Затем быстро потушил свет. Смотреть на собственное лицо было невозможно.

Весь вопрос в том, чтобы как можно тщательнее, вплоть до последней минуты, все рассчитать. Левицкий решил, что шесть часов – это самое идеальное время; часом раньше – и у них окажется слишком много времени на размышления, на разработку различных вариантов или встречной игры. Часом позже – и они не успеют прибыть вовремя, его план даст сбой, и жертва будет принесена напрасно.