ни в беглой воде, ни в зеленой звезде,

ни в звуках волшебного рога,

а только у Господа Бога [22, с. 50].

В жанре баллады также ощущается явная ориентация на православную культурную традицию, обнаруживается попытка философско-религиозного осмысления жизни современника. Исследователи, как мы уже отмечали, выделяют такие характерные черты поэтического стиля С. Кековой, как «изысканная метафоричность, взаимопроникновение пространств, игра воображения, причудливость образов» [122, с. 223]. Данные черты отчетливо проявляются и в «Балладе об уходящем времени», которая вошла в поэтический сборник С. Кековой «Песочные часы» (1995). Данное произведение несет важную идейно-смысловую нагрузку всего поэтического сборника, актуализируя мысль о быстротечности времени. Автор сопоставляет бытийный мир и метафизический. Часто вещи переживают человека, становясь символическими знаками эпохи. Они вбирают в себя ее идейно-эстетические коды, становятся своеобразными проводниками памяти, в отличие от суетной человеческой жизни, которая теряет свою ценность в делах и заботах повседневности. Ее заполняют проблемы современного быта и урбанизации, что ведет к потере человеческой индивидуальности, разрыву природной основы человека с ее божественной сущностью:

Только чайник, натертый до тусклого блеска

едкой содой, а также стены арабеска,

или, может, окно, а на нем занавеска,

или шкаф для посуды со всем содержимым

придают бытию неизменность и прочность.

Прорисовано время, как почерк с нажимом,

на различных предметах. Но их краткосрочность

не чета краткосрочности жизни людской,

незаметно текущей в черте городской [21, с. 12].

Плавность течения времени передается за счет целого ряда ритмико-интонационных и синтаксических средств. Трехсложный разностопный анапест создает размеренную, неторопливую интонацию. Быстротечность и текучесть жизни подчеркиваются также многочисленными однородными синтаксическими конструкциями. Монотонность и однообразность жизненных переходов становятся более отчетливыми благодаря использованию на больших текстовых отрезках женской рифмы. Этой же цели служит и отказ от традиционного использования заглавных букв в начале стихотворных строк. Визуализация стиха играет важную роль в передаче акцентных смыслов произведения. Безысходность от быстротечности времени передается и за счет использования развернутых метафор («…ордер расходный ⁄ мы спеша заполняем в тоске безысходной – ⁄ нам кассир выдает шелестящее время…»; или «и опять окружает знакомая местность ⁄ человека, на жизнь получившего ссуду, ⁄ он уже ощущает тоски неуместность, ⁄ напевает, в порядок приводит окрестность – ⁄ взглядом трогает вещи, стоящие всюду…» и др.).

Онтологические размышления о быстротечности времени во многом связаны в поэзии С. Кековой, так же как у О. Хлебникова, О. Чухонцева, И. Кабыш и др., с утратой связей с малой родиной, местом рождения, уходом близких людей. Поэтесса родилась на Сахалине, выросла в Тамбове, сейчас живет и работает в Саратове. Образ Тамбова как мифологическое место, связанное с ностальгией по детству и отрочеству, также часто присутствует в ее стихах. И. Блохина совершенно справедливо подчеркивает: «В ее стихах часто сплетены родные места и неведомые страны, библейская древность и сегодняшний день, память о прошлом и предощущение будущего. <…>. Тамбов для Кековой – это еще родной дом на маленькой зеленой улочке, куда приезжает она и сейчас. Это ветла над задумчивой Цной, заросли золотого шара, и, конечно, люди. Тамбов – это место, где проходила пора утоления жажды сердца, столь свойственная юности и столь важная для поэта» [91, с. 6].

<…>

Мы шли с тобой и шли, и убыстряли шаг,

И щурили глаза от солнечного блика…

Вон там стоит ветла, вон там – растет овраг,

Вон там журчит родник и зреет земляника [21, с. 115].

Как мы можем убедиться, С. Кекова более ориентируется на жанровую память баллады. В ее произведении отсутствует традиционный балладный сюжет. Автор намечает лишь его пунктирное развитие («Сон», «Сон Иосифа», «Печальные октавы», «Я спать ложусь одна…», «Пусть время ходит ходуном…», «Короткие письма», «На семи холмах» и др.). Даже присутствие таинственности и мистификации, часто связанное с мотивом сна, забвения, – это прежде всего желание передать внутреннюю тревогу лирической героини, ее обеспокоенность за судьбу современного грешного мира («И вот от стука собственного сердца ⁄ я просыпаюсь, чтобы отогнать ⁄ лукавых духов; и сияет крест ⁄ на мятой и заплаканной подушке» [21, с. 80]). Все эти поэтологические детали сближают ее балладный стих, приближающийся к элегическому, со стилевыми особенностями многих поэтов-современников. Здесь также более важным становится передача внутреннего драматизма лирической героини, тяжело переживающей оторванность современного человека от высшей истины, от собственных корней. Мотивы утраты, быстротечности, памяти, балладная условность несут значимую идейносмысловую нагрузку в стихах С. Кековой.

Важное место жанр баллады занимает и в творчестве Д. Быкова. Наиболее активно данная жанровая форма развивается в его поэзии 1990-х гг. Однако его балладные формы существенно отличаются от уже рассмотренных произведений поэтов-современников. Д. Быков не ностальгирует об утрате духовного Дома, разрыве связей с «корнями», не обращается к православным культурным традициям. Для него балладная атмосфера важна для передачи драматических эмоций современников, живущих в нестабильном мире. Его более интересует человек на переломе эпох, ему важно осмыслить, что происходит с его родиной, Россией на рубеже XX–XXI ст. Быковский лирический герой, порой бунтарь, порой одинокий скиталец, часто не понимаем обществом, любимой. Его более всего волнуют внутренние переживания, связанные с интимными чувствами, потерей любви как опоры человеческой жизни. Часто поэт связывает интимные катастрофы с катастрофами современной действительности, социально-политическими и культурными переломами начала 1990-х гг. Лирический герой Д. Быкова не вписывается в клишированные рамки поведения, которые диктует современная действительность, отсюда особый драматизм и самоирония, заполняющие поэтическое пространство его баллад.

Следует отметить, что поэтический стиль Д. Быкова вполне вписывается в рамки «традиционной» парадигмы, «на фоне продвинутых коллег, уверенно идущих по пути “лингвистической поэзии”, Быков смотрится Надсоном» [80, с. 182], – справедливо утверждает К. Анкундинов. Подобное утверждение основано на отсутствии в его лирике ярко выраженных языковых экспериментов, характерных для постмодернистского стиля. Быковская поэзия отличается точностью, пластичностью, глубоким лиризмом, саморефлексией, наличием традиционного образа лирического героя, приближенного к образу самого автора, нарочитой самоиронией, диалогом с классическим наследием.

Как известно, Д. Быков – известный российский журналист, сценарист, создатель нашумевших литературных телевизионных выпусков «Гражданин поэт» и «Господин хороший», публицист, литературный критик, биограф и, конечно, поэт. Многие исследователи отмечают прежде всего его талант тонкого лирика. В совершенстве владея классическими формами стиха, Д. Быков создал свою узнаваемую поэтическую манеру: с повествовательными, разветвленными мыслями, преднамеренной прозаичностью и нарочитой разговорностью, иногда сбивчивым ритмом, перетекающим в манерные строки. Современные литературные критики склонны рассматривать его раннее творчество в русле куртуазного маньеризма, напоминающего систему правил,