Деревянные доски под ковром на нижнем этаже стонут от поступи Джека. Скрипят петли одной из дверей.

Тишина.

Мы с Алексом смотрим друг другу в глаза. Его плечи чуть подрагивают, так что я знаю, что его сердце бьется так же быстро, как и мое. Когда его ладони сжимают мои, я чувствую, что они теплые и влажные от пота.

Снова скрипят петли. Дверь закрывается.

Мы ждем. Ждем еще.

Внизу опять слышится движение, но на этот раз шаги ближе, как будто они направляются к лестнице, ведущей в мою комнату.

Пожалуйста, пусть он уйдет. Пусть он уйдет.

Тишина. На этот раз иная: я представляю дыхание Джека, стоящего у подножия лестницы.

Я делаю глубокий выдох, когда шаги начинают удаляться. Джек спускается по лестнице. Входная дверь захлопывается. Мы с Алексом продолжаем смотреть друг на друга. Мне следует подойти к окну — но я не в силах разрушить заклятие, под которым нахожусь. Между нами всегда была какая-то химия. Я не могу дать этому определение, но полагаю, это что-то особенное.

«Если это было настолько особенным, почему вы расстались?» — напоминает мне циничная часть моего разума.

Я высвобождаюсь и подхожу к окну — как раз в тот момент, когда фургон Джека снова отъезжает от дома. Я продолжаю смотреть вдаль, так как пока не готова снова взглянуть на бывшего возлюбленного.

— Лиза, — произносит он тихо.

Я поворачиваюсь с деловым видом.

— Ты собирался прочесть надпись на стене.

Он выглядит обиженным… нет, уязвленным, как будто у него забрали его любимую компьютерную игру. Я сурово напоминаю себе, что это он меня бросил, а не наоборот.

Мы обращаем все свое внимание на стену.

Алекс говорит:

— Я думаю, это что-то вроде дневника событий. — Он снова начинает со строчки Этьена Соланова: — «Когда вам не в чем себя винить, но вы виноваты, вечный сон успокоит вашу душу».

Я снова околдована, на этот раз его голосом, а он продолжает…

Ранее

Хуже дня для поездки в Хэмпстед-хит было не придумать. Была весна, светило солнце, и дул легкий ветерок. Цветы расцветали, листья распускались, и все вокруг было сверкающе-зеленым. Казалось, что в парке собралась половина населения Лондона, при этом взяв с собой детей. Они бегали вокруг, кричали и визжали, были счастливы и веселы. Дети Джона были полны жизни, кипели радостью, словно были частью этой природы. Даже его старший сын в тот день выглядел не так серьезно, как обычно. Отец Джона решил, что его внук станет ученым, поэтому называл его «русским». Две младшие девочки были «англичанками», потому что они постоянно смеялись и играли. Все трое в тот день были очаровательны.

Его жена лишь иногда проявляла склонность к наслаждению жизнью — дар, которым обладали его дочери, — но даже она, казалось, заразилась этим настроением. Сидя на пледе, раскинутом на траве, она потирала голые ноги, закрывала глаза от солнечного света и говорила: «В такой день, как сегодня, достаточно просто жить, не правда ли, Джон?» И он кивал, не отвечая ни слова.

Все было неправильно.

Это должна быть зима. Парк должен быть пустым. Должен завывать сильный ветер, с силой трепля траву, а по лицу должен хлестать мокрый снег. Из-за темной дымки невозможно разглядеть Лондон. Или это должно быть лето. Один из тех летних дней, когда жара вот-вот закончится грозой и на небе появятся тяжелые тучи, закрывающие своими телами солнце и несущие за собой раскаты грома и вспышки молний. Дети должны бояться непогоды и бежать в укрытие, а не носиться вокруг, играя в мяч. Это нелепо.

Все абсолютно не так, как должно быть.

Девочки решили, что хотят запустить воздушного змея, которого привезли с собой. Джон попытался улыбнуться:

— Ой, простите, дамы, я забыл его взять.

Они подумали, что он шутит. Старшая напомнила ему:

— Он у тебя под мышкой!

Все верно. Джон вытащил его из машины, а потом забыл, что держит его в руках. Младшая дочка попыталась размотать веревку, но не смогла. Тут старшая дочь схватила воздушного змея и попыталась сделать то же самое, пока между ней и ее братом не разгорелась ссора: он считал, что именно он должен быть главным, ведь он старше их обеих и к тому же мальчик — ему и следует запускать змея. Но младшая дочка возразила, что это была ее идея, поэтому запускать змея должна она. Джон вынужден был разнять ссору и запустить змея сам, напомнив своим детям, что все они могут запустить его разочек и должны вести себя честно по отношению друг к другу.

— Ладно, повелитель воздушных змеев, хватит. Иди-ка сядь.

Он повернулся и увидел, как его жена раскладывает еду для пикника на пледе. Но он не хотел садиться. Даже просто сидя рядом с женой, он чувствовал себя предателем — как будто в дальнейшем все будет хорошо. Не будет. И у их детей тоже не будет. Может быть, если бы они были немного моложе или немного старше, то все было бы хорошо, но сейчас — нет. Он раздумывал над этим последние несколько месяцев. Они слишком малы, чтобы понять. Шансов, что все наладится, не больше, чем шансов, что воздушный змей в руках у той маленькой девочки взлетит.

— Так ты садишься? — в этот раз ее голос звучал более настойчиво. Так что он сел: еще одно предательство вдобавок ко всем остальным. — Ты в порядке?

— Да, конечно, я в порядке. Почему бы мне не быть в порядке?

— Я не знаю. Ты мне скажи.

Она выглядела красиво, но хрупко, потому что она такой и была. Красивой, но хрупкой.

Даже когда он начал с ней встречаться, ее лучший друг предупредил его: «Твоя новая девушка иногда перегибает палку, ну, знаешь, бывает чересчур эмоциональной, хрупкой. А так прекрасная девушка, конечно».

В то время это звучало как обычная ревность. Он был симпатичным завидным холостяком с экзотическими русскими корнями, а она была девушкой, с которой хотел встречаться каждый парень в университете. Это, наверное, и была ревность. Но его слова все равно оказались правдой.

А теперь это.

— Я в порядке.

Она рукой убрала волосы с глаз.

— Мне кажется, ты слишком много работаешь. Тебе следует проводить больше времени дома со мной и детьми. На самом деле тебе же не нужно столько работать. Иногда мне кажется, что ты предпочитаешь нам работу. Это правда? Ты предпочитаешь работу своей жене и детям? Мой лучший друг — более достойный отец и муж, чем ты.

Она дала ему идеальную возможность. Давай, скажи ей. Он планировал рассказать ей, в чем заключается проблема, в тот вечер, когда они вернутся домой из парка и благополучно уложат в постель уставших детей. Это так просто. Послушай, мне нужно кое-что тебе сказать… Он был решительно настроен это сделать. Но ведь он был решительно настроен и в прошлые выходные. И в позапрошлые… В глубине души он знал, что не собирается делать этого ни сейчас, ни потом. Он слишком слаб, чтобы поступать правильно, и слишком слаб, чтобы перестать поступать неправильно. Он ничем не отличался от своего деда, который притворялся офицером российской императорской гвардии, героем войны, бежавшим из страны после революции, хотя на самом деле уклонялся от призыва и бежал на Запад, чтобы не погибнуть в русской войне или в любой другой.