которых мои подопечные занимали призовые места, но не мужчины. За последние пять лет Егор стал первым, от кого я получила их. Большой букет тюльпанов курьер доставил в школу прямо перед окончанием рабочего дня. Внутри была открытка с благодарностью за вечер и напоминанием, что не за горами следующий.

Несмотря на эмоционально тяжёлую ночь и не покидавшие меня тревожные мысли, тюльпаны вызвали у меня улыбку. Путь до детского сада показался короче, чем обычно. Но когда я пришла, Никиты в саду не было.

– Так его забрал Евгений Александрович, – удивилась воспитательница.

Сердце оборвалось. Тюльпаны в руках вдруг стали невыносимо тяжёлыми.

– Что значит, забрал? – переспросила я бестолково. – Как он его мог забрать? Почему вы его отпустили?

С каждым словом голос звучал всё глуше. Воспитательница смотрела на меня, как на идиотку. Я попятилась. Обернулась к игровой в тщетной надежде уловить средь детского лепета голос сына. Только что радовавшие тюльпаны жгли пальцы. Воронцов никогда не бросал слов на ветер. Вчера он предупредил меня.

Цветы выпали из рук и зелёно-алым ковром рассыпались у мысков туфель.

– Анастасия Сергеевна, – испуганно бросилась ко мне воспитательница.

Я жестом остановила её.

– Всё в порядке, – выдавила я с трудом. – Давно его забрали?

На шум вышла ещё одна женщина. Обе они уставились на меня с непониманием. Ещё бы! Куда им было понять?! Меня начинала захлёстывать истерика. Я должна была лечь под дверью кабинета! Должна была вцепиться в Женю и потребовать у него ответы. Зачем ему Никита?! Что означали его слова про время?!

Не дождавшись ответа, я выскочила на улицу и схватила телефон. Набрала Воронцову. Длинные гудки.

– Возьми трубку, мерзавец! – процедила я, сбросила и набрала снова. – Возьми проклятую трубку!

Я вышла за территорию сада. Мимо меня одна за другой проехали машины, ветер пронёсся порывом и стих. Только гудки были прежними – длинными, равнодушными. Я открыла мессенджер. Нажала «записать сообщение».

– Если ты не ответишь мне, я убью тебя, Воронцов! Я не шучу. Где мой сын?! Куда ты его забрал?! Ответь мне, мать твою!

Голос сорвался. Сообщение значилось, как отправленное, а я больше не могла контролировать себя. Я могла бы справиться со всем, только не с неизвестностью и бессилием. Одно порождало другое. Мой муж – мэр. А я… Я всего лишь его жена. В другом случае это бы могло быть моей силой, но не в нашем с Воронцовым. В нашем случае быть его женой означало быть слабой, иметь от него ребёнка – слабой вдвойне. Я была связана по рукам и ногам, и помочь мне, казалось, не сможет никто. Даже я сама.

Женя

В попытке чем-нибудь занять мальчишку, я протянул ему прихваченный по пути в сад игрушечный пистолет. Но тот к нему не притронулся. Посмотрел с подозрением и повторил заданный минуту назад вопрос, хотя я уж было понадеялся, что он забыл, о чём спрашивал.

– Почему мама с нами не поехала? – детский голос звучал требовательно.

– У неё другие дела.

– Я хочу, чтобы она поехала с нами! Я без неё не поеду! – заявил пацанёнок, сверкнув такими же, как у его стервы-матери, голубыми глазищами.

– У неё не может быть других дел! Я у неё – самое важное дело.

– С чего ты это взял?

– Она сама так говорит, – уверенно ответил он и повторил в очередной раз: – Я хочу к маме! А ещё я хочу есть! И пить!

Желаний у парня было не в меру много. Причём каждое из них неукоснительно требовало немедленного воплощения. Мужской руки ему однозначно не доставало. Дружок, чтоб его, судя по всему, ограничился тем, что заделал его моей благоверной. За это и поплатился. Что-что, а предательства я не прощал никому и никогда. Литвинов исключением не стал. Разрушить его карьеру труда не составило. Настя, чтоб её!

– Сколько у нас времени? – спросил я у водителя. Получив ответ, я приказал ему свернуть к ресторану быстрого обслуживания, который успел заметить: – Давай туда. Иначе он не успокоится.

Пока один из охранников ходил за едой, я рассматривал пацанёнка. Светлые волосы слегка завивались, во взгляде читался характер и непомерное упрямство. Литвиновская копия, будь дружок неладен. Оставил свой след. Каждый раз, когда я видел Настю рядом с сыном, хотелось скрежетать зубами. Это ведь вполне мог быть мой ребёнок. Я же, блядь, хотел, чтобы так и было: дом, пара спиногрызов и мы с ней. Но ей нужно было другое: дурацкие коньки, медали и грёбаный лёд. Сперва я думал, что, когда мы поженимся, она успокоится. Но нет. Ни ссадины, ни травмы её не останавливали. Она и слышать ничего не хотела. Пришлось пойти другим путём. На Олимпиаду она не поехала, так нашла утешение в лице Литвинова. Не хватало ей того, что было! Утешение пошла искать, чтоб её! А дружок утешил, рад был постараться.

Вернувшийся охранник подал мне пакет с едой. Раскрыв его, я достал гамбургеры. Один взял себе, второй – мальцу. Булка была тёплая. Я сам ничего не ел со вчерашнего дня. Звонок перевернул планы с ног на голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я не буду это, – понюхав бургер через обёртку, заявил мальчишка.

– Ты же есть хотел.

Парень развернул уголок, понюхал ещё раз и скривился.

– Я не буду это есть! Мы с мамой такое не едим.

– С мамой не едите, ешь без мамы, – я развернул свой. – Достал кофе, но только хотел сделать глоток, парень снова подал голос.

– Это гадость! – бургер ударился мне в плечо и шмякнулся на колени. – Я к маме хочу! – закричал парнишка. В глазах его вдруг заблестели слёзы. – Где моя мама?! Я хочу к маме!

Чертыхнувшись, я попытался успокоить его. Но усилия ни к чему не привели. Схватив парня, я посадил его на коленки. Тот изогнулся рыбкой, вывернулся. Кофе упал на пол, и его запах заполнил весь салон.

Руку неожиданно обожгло. Зубы у Настькиного сына оказались острые, как у волчонка. Пара матерных вырвались сами собой. От неожиданности я отпустил парня. Тот кубарем откатился на другую сторону сиденья и закричал:

– Ты чужой! Я к маме хочу! К маме! Где моя мама?!

Детская истерика набирала обороты.

– Давай договоримся… – начал было я, усмирив себя. Укушенная рука ныла, но главным было доехать до