Господи Иисусе, только бы так!

В общем-то Рамон и не собирался улетать с Земли. Просто так уж сложились обстоятельства, только и всего. В пятнадцать он устроился на работу в карьерах на юге Мексики. Один из операторов заболел — легочные заболевания обычное дело при таком количестве пыли, — и Рамон занял его место. Бригадир научил его управлять древним погрузчиком, предупредил, что карьерные самосвалы высотой в три этажа не затормозят, если он вдруг окажется у них на пути, — и его трудовая карьера началась. Шестнадцатичасовой рабочий день на солнце, от жара которого плавились и трескались пластиковые штапики мутного ветрового стекла, выравнивание площадки согласно подаваемым криком командам… Яркие с утра тряпки, которые он повязывал на лицо вместо респиратора, к вечеру становились ровного серого цвета. После того как один из рабочих избил его до полусмерти, он прибился к бригаде Паленки — старого Паленки, злобного, почти выжившего из ума, опасного как крыса и неодолимого как рак, который в конце концов его и прикончил. Зато члены его бригады могли не бояться, что их кто-то будет задевать или ущемлять. Именно он научил Рамона использовать женские прокладки — чтобы пот из-под шапки не стекал на глаза.

Жуткие это были дни — работа в карьере. Рамон спал на нарах в бараке, мало чем отличавшемся от сколоченных на скорую руку скваттерских хибар, в которых он вырос. Вся еда имела привкус дробленой породы. Вся жизнь состояла из работы, бесконечной усталости, а заработанных денег как раз хватало на субботнюю пьянку. И все-таки это была работа.

Паленки стал его счастливой картой. Старый ублюдок заставлял своих людей учиться. Вечерами, когда никто не хотел ничего, кроме как заснуть и забыть прошедший день, Паленки заставлял их штудировать учебники по горным разработкам и прикладной геологии. Рамон терпеть не мог этого, но еще больше боялся, что его выгонят из бригады. Поэтому он учился — против воли, но учился. И хотя он не признавался в этом даже самому себе, это начинало ему нравиться. Камни раскрывали ему свои секреты: как складывалась земля, как зарождались минералы. Тайны словно ждали, пока кто-нибудь вроде него не придет и не раскроет их. Полчаса занятий сделались для Рамона лучшей частью дня, и он почти не жалел времени, которое мог бы использовать на сон.

И, возможно, Паленки тоже разглядел это в нем. Потому что настал день, когда у парящих над Мехико платформ ошвартовались корабли серебряных эний. Неописуемо огромные, они висели в небе подобно парящим на восходящих потоках ястребам. Им предложили контракт. На планету-колонию. Первая волна поселенцев отправилась на нее тридцать лет назад, а теперь энии хотели переправить туда промышленную инфраструктуру, которой так недоставало колонистам. Ну, точнее говоря, по земному исчислению времени первым поселенцам еще не полагалось достигнуть планеты назначения — до этого оставалось еще несколько столетий. Однако с учетом релятивистских эффектов и мощи энианских кораблей Рамон мог попасть туда всего за год корабельного времени. Получалось, что всякий, кто заключил контракт на работу в другом конце галактики, переживет всех, оставшихся на Земле. Одного этого хватило, чтобы убедить старого Паленки. Он подписал контракт на себя и всю свою бригаду.

Рамону запомнилось, как рейсовый челнок, перевозивший их на платформу, дважды обогнул Землю и в результате оказался практически над тем же местом, откуда они стартовали. Ему только-только исполнилось шестнадцать, и он навсегда покидал родной мир. Только раз он испытал сожаление на этот счет — глядя вниз из иллюминатора энианского корабля. Синь океана, белизна облаков, сияние городов на изогнувшейся полумесяцем ночной зоне — на расстоянии Земля оказалась гораздо симпатичнее, чем вблизи. Отойди от нее подальше — так и просто красивой.

Паленки умер во время перелета. Он давно уже жаловался на сердце. Рамон и остальные из его бригады пытались как-то сорганизоваться, опасаясь, что в отсутствие бригадира энии не станут выполнять условий контракта, и они оказались правы. Соглашение расторгли, и когда огромные корабли прибыли на колонию Сан-Паулу, их вытурили на планету в качестве неквалифицированной рабочей силы. Рамон улетел с Земли, потому что не хотел быть там ничем, а в результате стал ничем в колонии. Возвращаться на Землю не имело смысла: все, кого он там знал, умерли много столетий назад. Однако он помнил все, чему его обучил Паленки, он нашел еще учебники и справочники и устроился в геологоразведочную фирму, которая через пару лет обанкротилась. Незадолго до этого он купил старый фургон и начал работать самостоятельно.

Первый маршрут по неизведанным землям стал для Рамона подобием лотерейного выигрыша — он словно вернулся в давным-давно забытые места. Огромное пустое небо, леса и океан, глубокие расселины на юге, горные пики на севере. И пустота. В первый раз, сколько он себя помнил, он оказался совершенно один. Он даже плакал от счастья. Ему запомнилось, как он сидел в водительском кресле, поставив фургон на автопилот, и плакал, словно увидел Господа Бога.

— Ты страдаешь от эффектов рекапитуляции, — заметил Маннек. — По мере того как структуры твоего мозга будут завершать свое формирование, воспоминания сделаются менее назойливыми.

Рамон оглянулся на своего конвоира, пытаясь понять, желает ли тот его ободрить или, напротив, припугнуть, или же просто пытается передать свою тарабарскую информацию человеческой терминологией.

— О чем это, мать твою, ты толкуешь?

— Поскольку твои нейтральные каналы перестраиваются соответственно правильному течению, старые матрицы могут временно диктовать неподобающие преобладания.

— Вот спасибо, — хмыкнул Рамон. — А я-то боялся… — Он подумал немного и снова повернулся к Маннеку. — Значит, если постараться, я могу вернуть себе все-все забытые воспоминания?

— Нет, — ответил инопланетянин. — Усилием воли этот процесс можно сдерживать. Ты не должен пытаться вспоминать конкретные события. Делая так, ты отвлекаешься от функции. Ты воздержишься от этого.

— Типа как если чесать прыщ, он дольше заживать будет, — хмыкнул Рамон, пожал плечами и сменил тему разговора: — Кстати. Как вы вообще сюда попали?

— Мы участвуем в течении. Наше присутствие неизбежно.

— Ладно, пусть так. Но ведь вы, чудища, — вы ведь не здешние, правда? Наверняка не здешние. Здесь у вас нет ни городов, ни предприятий, ни этих похожих на термитники штук, что используют туру. Вы не едите ни растений, ни животных, как было бы, развивайся вы здесь вместе с ними. Это не ваша планета. Так как вас сюда занесло?

— Наше присутствие было неизбежно, — повторил Маннек. — С учетом ограничений, накладываемых на течение того, что твой несовершенный язык называет моей расой, подобный исход требовался.

— Вы прячетесь в горе, — сказал Рамон, глядя сквозь щели между чешуйками обшивки на зеленые и оранжевые мазки древесных верхушек, мелькавших в трех метрах под ними. — Вы все такие крутые и готовы любой ценой остановить ту, другую версию меня, только бы никто не узнал о вас. Знаешь, что мне кажется?