Не совсем понимая, что мое присутствие мешает Вере, бабушка вышла на кухню, чтобы приготовить свежего липового чаю, оставив меня с гостьей один на один. Мы неласково посмотрели друг на друга. Я вдруг испытала сильнейшее желание спросить ее: “Дорогая Вера, как поживают ваши сыновья? Они всё еще на русском фронте? Довольны ли они?” Но ради бабушки я промолчала. Бабушка просила меня никогда не спрашивать Веру о ее сыновьях.

Масштабное наступление Гитлера в середине ноября – 800 000 человек, 4500 танков – было чудесным образом остановлено у самой Москвы. Русское гражданское население, которое построило огромные земляные оборонительные сооружения, спасло столицу. Рано наступившие холода этому только помогли. Как когда-то наполеоновские солдаты, немцы начали тысячами умирать от холода, ведь их отправили в Россию без теплой одежды[48].

Немцев охватило уныние – даже тех, кто был далеко, на Олероне. В школе по приказу правительства Петена нам велели собирать теплую одежду. Одна из моих одноклассниц стала вязать митенки для “героических борцов с коммунизмом”. Месье Гийонне, директор школы, подобную практику не одобрял. Он твердо сказал: “Мы здесь, чтобы учиться”. Месье Гийонне начальства не боялся.

7 декабря, после уничтожения американского флота в Перл-Харбор, Германия объявила войну Соединенным Штатам. Для нас, в Европе, вступление Америки в войну было первым обнадеживающим событием после нескольких лет катастроф. Лучшего подарка на Рождество нельзя было придумать.

После того, как Клара перестала мучить нас своими послеобеденными рекомендациями по поводу хозяйства, Чернушки все-таки решили начать выращивать кроликов в глубине сада. Поначалу это не представляло особенных трудностей, но малыши постепенно привязались к зверькам. Сердце разрывалось, когда тот или иной кролик вырастал до нужного размера и его уже можно было съесть. Бедняга, как по волшебству, исчезал под покровом ночи. Его относили к нашей соседке мадам Брод, которая за небольшую плату забивала его и разделывала для готовки. Каждый раз, когда я встречала мадам Брод на улице, она спрашивала, кто же попадет в ад за смерть кроликов – мы или она. Я отвечала, что ей бояться нечего и проклятие настигнет только нас. Несмотря на вечное подтрунивание и густые белые усы над верхней губой, мадам Брод была одной из самых симпатичных и дружелюбных старушек в Сен-Дени.

В начале 1942 года, в то время, когда немецкое наступление на Москву было остановлено, Андрей Калита попросил моего отца помочь ему вскопать поле и предложил заплатить наличными, на что отец согласился. Деньги были очень нужны – того, что присылал дядя Даниил, хватало только на самое необходимое.

Андрей Калита предполагал, что работа займет пять – шесть дней. Он сам был полон сил и работал вместе с отцом. Вскапывая землю вместе с ним, отец вдруг понял, что под грубой внешней оболочкой Андрея Калиты скрывается русский патриот, которого не оставляют равнодушным страдания его родины. Со слезами на глазах Андрей рассказывал отцу о зверствах, которые творили немцы, о повешенных, о мародерстве, о чем так откровенно говорили военные, прибывшие сюда с восточного фронта, чтобы отдохнуть на Олероне, – с некоторыми из немецких офицеров и унтер-офицеров Андрей иногда выпивал.

Пока немцы и русские еще были союзниками, Калита извлекал хорошую выгоду из тех возможностей, что были на острове. Еда и выпивка для него были важнее всего. Как он говорил по-французски: “Je dois bouffer, moi!”[49] Теперь он хотел бы прекратить всякую торговлю с немцами, но это могло вызвать у них подозрения. Поэтому он попросил моего отца помочь ему связаться с французским Сопротивлением. Ходили слухи о подпольной активности на острове; немцы были очень озабочены актами саботажа, начавшимися по всей Франции.

Вначале отец колебался, особенно услышав слово “сопротивление”. Но постепенно он убедился в искренности Андрея. Их работа подошла к концу, поле было готово к посеву, и отец открыл Андрею шокирующую правду: несмотря на все усилия, ему не удалось обнаружить никаких следов антинемецкой активности в наших краях.

Появление нового, прорусски настроенного Андрея Калиты изменило нашу жизнь. Калита привезли из Парижа большой радиоприемник, позволявший ловить передачи из Лондона и даже из Москвы, несмотря на то что немцы глушили эти радиостанции. Приемник прятали за книгами в одной из задних комнат их дома, в глубине огороженного забором сада мадам Марке. Мы регулярно приходили туда слушать вечерние новости. Мадам Калита жадно слушала, охваченная страхом за судьбу своих сыновей – двое из них по-прежнему сражались в рядах вермахта на русском фронте. Клара с нами никогда не ходила и, несмотря на ее связи с семьей Калита, ничего не знала о враждебном отношении Андрея к немцам.

Маленькому Андрею и мне часто разрешали пойти туда вместе со взрослыми. Мы держали язык за зубами и никогда ничего не говорили прилюдно ни за, ни против немцев. С малышами было сложнее. Им было невозможно объяснить, что улыбающиеся солдаты, которые пытались угостить их конфетами или просили попозировать для фото на пляже, “плохие”. А кроме того, как объяснить, почему Чернушки их так тщательно избегают? Долгое время малыши играли в войну, изображая немцев, захвативших остров. Они пели “Халли, халло” и утробно рычали: “Verboten! Achtung!”[50] – подражая тому, что слышали во время ежедневных учений солдат на площади перед мэрией. Чувствуя неловкость перед соседями, бабушка старалась умерить их военный пыл, но тщетно.

Мой брат Саша первым из малышей понял, что общения с немцами надо избегать, не проявляя при этом враждебности. Киска был годом младше. Алеша, ровесник моего брата, был очень общительным, а его славянские черты и арийские белокурые волосы немедленно вызывали симпатию у всех немцев, которые его видели. Саша был таким же миловидным, как и Алеша, но глаза у него были карие, а характер более сдержанный.

В 1942 году за плотно закрытыми дверями и ставнями мы собирались в кружок около радиоприемника семьи Калита, стараясь и поймать голос союзников, и вовремя услышать топот немецких сапог у садовой калитки. Иногда вечером немецкие солдаты появлялись у Андрея Калиты, чтобы заказать вина. Мы прятались в дальних комнатах, пока он вел с ними переговоры, стараясь отделаться от немцев как можно скорее.