– Ну а чего надо?

– Так. Просто.

– Ничего я не знаю. Дебилы там. Глухие, слепые, калеки. Со всего района. Дети алкашни.

– Это детский дом?

– Нет вроде. Интернат просто. Хотя… Их туда как сдают, так и забывают, по-моему. Это же… Россия, – закончил Тёмыч, не найдя другого слова.

– А ты видел кого-нибудь оттуда? Они очень странные?

– Неа. Я даже не знаю, куда их потом девают. В дурдом, что ли? Фиг знает, но ведь девают куда-то же.

– А вот если была толпа пьяных бугаёв. Кровь кипит, водка в мозгах булькает. И одна сопля из этого интерната их всех… как бы это правильно… загипнотизировала, что ли. Это как?

– Чего? – не понял Тёмыч и даже отвлёкся от крана.

– А того. Они её вот-вот утащат и порвут, как тузик грелку. А она смотрела, смотрела, и – бац! – они как овечки, слёзы раскаяния в глазах.

– Гонишь.

– Не гоню. Сам видел. Вчера. И два раза так.

– Да ладно.

– Я тебе говорю!

Вдруг Тёмыч дёрнулся к залу, и Рома метнулся к окну. Кран, на полной скорости описывающий дуги по рельсе, неожиданно остановился. Шею его по инерции откинуло, и мешки пронесло. Первый оторвался сразу и улетел в стену. Пылевой заряд ударил в кресла, забрызгал зал. Второй остался висеть, накренившись и раскачиваясь. Вот-вот сорвётся.

– Бдыж! – прокомментировал Тёмыч. Он вытянул шею, разглядывая стену и кресла. – Блин, задолбаешься пылесосить. А прикинь, человек был бы, а? Мозги об стену – шмяк! Не отмыли бы! – наваливал он с восторгом, не в силах остановиться. Рома посмотрел на него мрачно. – Ладно, не ссы. Ты когда там будешь, я чуть-чуть, савсем нэжна. Это же был пробный запуск. И не такое ещё бывает. В космосе, например…

– Ага. Космонавт, – сказал Рома и вышел.

Найти тётю Лену с пылесосом. Позвать в зал. Отцепить оставшийся мешок и унести. Сдать Кочерыге. Пусть бухает. Выбраться через задний ход.

И – свобода.

Лес и поляна.

Что-то сладко заныло в душе.

Заходить домой за едой и инструментами времени не было. Бог с ними. Сейчас хотелось не играть, а успокоиться, спрятаться. Снять с души то, что накопилось за эти дни.

Выбегая, глянул на часы в фойе. Было начало четвёртого. Поздно, конечно. Если только туда и обратно. Рысью.

Пустился из ДК бегом. Выбежал за город, свернул в поле и пробежал ещё часть пути – не хотелось останавливаться. Только у леса сбавил шаг и пошёл, восстанавливая дыхание. Углубился уже спокойно – и началось традиционное блуждание. Мусор, все эти странные вещи, кусты и подлесок, редкие тропы, обрывающиеся нигде… Но сейчас что-то было иначе: сознание не отключалось, дорога не превращалась в медитацию, он шёл, раздражаясь на мусор, злясь, что не может быстро найти поляну. Теперь ему было очевидно, что лес, который до сего дня воспринимался как край ойкумены и иное пространство, всего лишь буферная зона между двумя населёнными пунктами, Итильском и Ведянино. Вот откуда здесь вся эта рухлядь, откуда грязь и коровы. Это знание не добавило счастья. Стало бесить, что он в своих блужданиях попросту теряет время. Не легче ли уже запомнить или, на худой конец, отметить дорогу? Чтобы вышел из дому, сразу раз – и на месте.

Эти мысли выводили из себя. Он шарахался, как пьяный, в груди клокотало, но ни одного знакомого дерева, ни одного знакомого поворота. Он представления не имел, где находится поляна. Хорошо, что солнце ещё высоко. День выдался сухой, тихий, и лес стоял прозрачный, напоенный серебряным, лёгким воздухом и влажным сосновым запахом. То там, то тут взблескивали плотные паучьи тенёта, в них висели листочки, пёрышки, капельки росы, а если не заметить паутин, то казалось, что все эти листья, пёрышки и роса висят в воздухе сами по себе, настолько он плотный и осязаемый.

Но Роме было не до этого. Мысли его были только о поляне, и всё больше росло в душе чувство, что туда его не пускают. Это раздражало. Он не мог в это поверить и не хотел. Вот лес, вот ноги, иди, куда надо, и не думай о ерунде. Но поляна не появлялась.

Вдруг он понял, что в кроссовках хлюпает. Оказалось, земля раскисла, и уже давно. Становилась кашей с каждым шагом, и деревья расступались, чахли, а потом потянуло характерным запахом и, что самое странное, появились комары. Агрессивные, хищные, как в мае, а не в сентябре – где это видано! Рома придавил одного на щеке и остановился.

Кругом было болото. Деревьев стало меньше, появлялись кочки, укрытые болотной травой, будто длинными, грязными волосами, меж них стояла густая и вонючая исподняя земляная жижа. Рома оглядывался и ничего не понимал. Куда он забрёл, откуда болото? Не было болот здесь никогда! Может, это не тот лес? Может, он уже в соседний учесал? Но когда?

Однако рассуждать не имело смысла. Он глянул на телефон – было без пятнадцати пять. Он пробегал без толку полтора часа. Надо выгребать, и как можно быстрее.

– Солнышко скроется, муравейник закроется… – застучал в голове детский стишок.

Рома дёрнул обратно, пытаясь вспоминать, как шёл, но, разумеется, это было бесполезно. Здесь невозможно пройти одним путём дважды.

– Через полчаса упадёт роса…

Навязчивый какой стишок. Обычно он кажется смешным. И сейчас должен был поднять настроение. Однако сердце неприятно заныло. Сумерки падали так быстро, что не верилось.

Или кажется?

– Через час заболею, через два захирею…

Он уже практически не различал, куда ступает, под ногами чавкало и булькало. Он что, уходит в глубь болота? Этого ещё не хватало!

– А к утру и вовсе помру!

Представилась ночь на кочках. Рома запаниковал. Надо что-то делать, срочно.

Он побежал.

Перед глазами замелькало. Тонкие, чахлые стволики, осинки, берёзки, редкие ёлочки. И кочки, кочки, кочки. Не было тут болота, никогда не было, не должно!

И вдруг он остановился резко, чуть не шлёпнувшись на колени, даже схватился за ствол и на нём повис.

Потому что прямо перед ним, накренившись на кочке, валялся гроб. Обитый красной тканью. Приоткрытый.

Кровь из головы ухнула, а сердце, наоборот, неприятно застучало. И собственное дыхание стало слышно. Ничего, мелькнуло в голове. Ничего. Дышу, значит, живой.

Не в силах ничего с собой сделать, медленно, как намагниченный, он стал к нему приближаться. Темнота, казалось, сгущалась.

Подошёл. Заглянул под крышку.

Пустой. Красная обивка темнела внутри. Как мебель. Как обычная мебель.

Так, спокойно. Ну, гроб, и что с того? Что, гроба в лесу не видал?

Но приходилось признаться: да, не видал. Впервой сподобился.

Зато в голове что-то стало работать. Не отдавая себе отчёта, совершенно инстинктивно, Рома снял куртку, вывернул наизнанку и надел снова. Дед говорил, так надо делать, надо обернуться, если водит. Небось поможет.