Чёрный докурил, бросил бычок. Ухмылялся на коров зло, будто те были перед ним в чём-то виноваты. Рома ждал продолжения истории. Но для белого она как будто закончилась.

– Кемь яна? – не выдержал.

– Ведь яна, – буркнул чёрный и сплюнул.

Белый как будто его не услышал:

– Так спрашивали его-то тожо. «Да кака така деушка, эт самое, к тебе приходила?» А он говорит: «Не знаю. Яна… Ну, деушка. Сказала: спи тут». – Он махнул рукой себе под ноги, и Рома даже проследил за этим движением, будто и правда там мог оказаться спящий мальчик. Завернутый в пинжачок. – Вот. Да. Искали ведь, знашь, само это, всей деревней, всё найти не могли, а он вот… Вишь, у дерева. Прижался, да пинжачком закрылся, да так и… спал.

Он снова замолчал, вылупившись на Рому, довольный произведённым эффектом. Но Рома чувствовал, что ничего не понимает.

– Так и что? Сам вышел? К людям-то?

– Не-ет, – протянул белый. Чёрный ухмыльнулся снова, вытряс из пачки новую сигарету. Белый взял себе. – Нашли как-то, – нехотя цедил белый. Было видно, что история для него полностью исчерпана, никакие подробности не могут добавить ясности или трагизма.

– Да это когда было-то? – спросил вдруг чёрный.

– Когда-когда? Да, эт самое, не знаю, когда. Отец мне рассказывал, вот, знашь.

– Так отец! – фыркнул чёрный, но больше ничего не сказал. Для него тоже было как будто достаточно информации.

Замолчали. Что ещё спросить, Рома не знал. Мужики курили, едкий дым забивал даже запах коров.

– А откуда тут болото? – вдруг вспомнил Рома. И откуда там гроб, отозвалось в голове, но он в третий раз удержался.

– Болото? – переспросил чёрный и сощурился. Докурил, методично втоптал бычок сапогом в чернозём.

– Нету тут болот, эт самое, – сказал белый, вылупляясь на Рому. – Сушь, знашь, само это место-то высо́ко. Глушь, ельник.

– Или есть болото, – сказал чёрный меланхолично, будто рассуждал сам с собой. – Иной раз так есть. А иной раз так не ток болото, – добавил совсем уж непонятно, не сводя с Ромы прищуренных глаз. – Эт как повезёт, – закончил и отвернулся, стал смотреть на горизонт, куда в красную полосу опускалось солнце.

Белый тоже докурил и принялся выглядывать стадо, будто считал.

– Ладно. Спасибо, мужики, – сказал Рома, – пойду я.

– Давай, – отозвался чёрный, не оборачиваясь.

– Ты того ток, гляди, знашь, просто так не шарахайся. Тут у нас всяко, эт самое. Иной раз и не вернётся кто. Знашь, сколько народу? Да мы и сами не знам, ток кто свой. А кто с Дмитровской утёк? Иль с Воловой? А ещё дальше, с той же с Зубцов… Текут же с зон-то. И чё?

– И чё? – переспросил Рома тупо.

– И всё, – многозначно сказал чёрный.

– Мы думали, ты тож, ну, эт самое, – сказал белый. – А то чего? Ни ведра, знашь. Ни какой корзинки.

Рома развёл руками. Конечно, деревенским он должен был показаться подозрительным: чего по лесу шариться, если не за грибами или ягодами.

– Хотя я думал, рыбак, – сказал белый и усмехнулся. Показались белые зубы, легли по лицу весёлые морщины у глаз.

– Какой такой рыбак? А снасти? Без снастей-то кто рыбалит? Без снастей-то только в Ведянке, – сказал чёрный и засмеялся глухо, переходя в кашель. Белый стал высоко подхихикивать. Рома их не понял, но для приличия усмехнулся тоже.

Чёрный вдруг оборвал себя и посмотрел на Рому.

– Ты ж, поди, про Ведянку-то и не знаешь?

– Не знаю, – согласился Рома.

– А местный каж? – удивился белый.

– Да чё местный. Итильский, – отмахнулся чёрный с таким видом, будто это было далёкое забугорье, где люди не живут.

– Да я уже пятнадцать лет тут не был, – сказал зачем-то Рома.

– Эт не важ. Ведянки-то, поди, лет сто как нету, – сказал чёрный.

– Мож, сто, а мож, и больше, – закивал белый.

– Так это чего? – перебил его Рома.

– Так речка, – сказал белый. – Тутошняя.

– В Итиль текла, – добавил чёрный с неожиданной грустью.

– А. Ну и чего? – спросил Рома.

– Так всё. Вытекла, знашь, самое это. Не то родники заилились. Родники, говорят, были. Не то не знай…

– Да чё, – поморщился чёрный. – Под землю она ушла.

– А ещё говорят, её Кривошеин выхлебал, – сказал белый.

– В смысле? – не понял Рома.

– Завод был, знашь? На ней стоял.

– Не на Итили разве? – удивился Рома.

– Не, какой! На ней, на ней. Итиль далеко была, ты что! Это ж ещё когда – ГЭС ещё, эт самое, не построили. А он на Ведянке запруды ставил, чего ль. И вот… – Белый помолчал, задумавшись. – Истекла вся.

– Да под землю она ушла, – повторил чёрный упрямо. – Говорю ж. Выходит иной-то раз.

– А, это правда, знашь, – закивал белый. – Иной раз, эт самое, течёт! Течёт, Ведянка-то. Целое лето, два ли. Я, знашь, не видал. Но говорят мужики, кто постарше.

– Так, может, с того и болото? – оживился вдруг Рома. – Подземные воды, все дела!

Но понял, что сболтнул глупость: мужики посмотрели на него с неприязнью и какой-то даже жалостью. Дескать, они с ним как с нормальным, а оказался дебил. Рома жгуче почувствовал, что пора прощаться.

– Ладно, мужики, бывай, – он протянул руку. Они кивнули, но своих подавать не стали. Даже белый. – Пошёл я.

Пошагал через поле, откуда вышло стадо.

– Не плутай боле, знашь! – донеслось в спину. – А то заведёт, само это. Ведьяна-та…

Последнее долетело глухо. Может, и показалось.

На следующий день Рома на работу опоздал.

Он хотел опоздать, решился опоздать и опоздал.

Его бы воля, не пошёл бы вовсе. Но вспомнил, что, как назло, сегодня планировался какой-то концерт. Повод он забыл, но это не имело значения – всё равно будет как всегда. Однако не явиться нельзя. Если в будний его могли не хватиться, то в праздник шансов никаких.

Поэтому часов в десять, напустив на себя ещё больше мрачности, чем было на самом деле, он отправился на работу.

И, уже подходя к площади, был удивлён масштабу происходящего. Гудела музыка, доносились бравурные выкрики из громкоговорителей. Людей зазывали и веселили. Издали казалось, что там толпа и народные гулянья. На месте стало ясно, что народу не так много, зато вся площадь уставлена палатками – шла ярмарка. Приглядевшись, Рома понял, что торговали исключительно продукцией «Итильских просторов», то есть конфетами, печеньем, пирожными и прочими кондитерскими изделиями. Над столами был растянут яркий транспарант: «Радуют рот и взоры «Итильские просторы». Флажки с символом фабрики, золотым не то лебедем, не то гусём трепетали на ветру над каждой палаткой. Продавцы кричали, приглашали попробовать сласти, однако самое оживлённое место было не в торговых рядах, а ближе ко входу в ДК, где стоял большой самовар, увешенный баранками, и можно было на халяву получить стаканчик чая размером с напёрсток. Там же прыгала аниматорша в цветастом сарафане поверх тёплого осеннего пальто, раскрашанная так, что Рома не сразу узнал в ней коллегу по ДК.