Монах ухмыльнулся невольно и взглянул на Анжелику. У той руки чесались пристроить его в дело и обженить с одной из подружек, которых у нее полгорода. Его даже раза три приглашали на смотрины, а потом ему приходилось провожать барышню домой и выслушивать пустопорожний щебет. И отбиваться от телефонных звонков, как Анжеликиных, так и ее протеже.

Воображение Монаха трудно задеть, и уж конечно, не щебетом. В Леше Добродееве, например, сидит любопытный подросток, который тянет руки и хочет потрогать, все, что похоже на женщину.

А Монах не таков. Как-то ему попалась фраза, вроде бы, принадлежащая Коко Шанель, о том, что чувство юмора в женщине предпочтительнее, чем дорогая сумочка. Это могло бы стать его девизом…

В смысле если женщина ему интересна, он не замечает, как она одета. Сомнительно, конечно, всем известно, что одежда делает женщину, но так ему кажется. Наше восприятие себя зачастую несколько идеалистично. В белых одеждах, на белом коне, без страха и упрека и без лишнего веса…

– У вас серьезно? – вернула его на землю Анжелика.

Не успел Монах ответить, как трепыхнулся его айфон. Это был Добродеев.

– Христофорыч, ты где? – закричал он без долгих предисловий.

– У Жорика. А что?

– Ты там надолго? У нас дело!

– Ну, как получится… – Монах покосился на Анжелику, у которой от любопытства зашевелились уши. – А что?

– Пашка Рыдаев хочет встретиться с тобой, если можно, сегодня.

– Что ему надо?

– Черт его знает! Сможешь? Давай прощайся, мы ждем у Митрича в девять.

– Что? – выдохнула Анжелика, когда Монах отложил телефон.

– Адвокат Речицкого хочет поговорить со мной…

Анжелика ахнула:

– А я знала! Они без тебя шагу ступить не могут! Ты ешь давай. Пока не съешь, не пущу! Когда?

Монах посмотрел на часы:

– Через час.

– На посошок! – Жорик разлил виски. – Удачи!

Они выпили, и Монах поднялся, на ходу доедая котлету…

Переступив порог бара «Тутси», Монах сразу же заметил сидящих в углу Добродеева и незнакомца.

Он кивнул Митричу за стойкой бара, напоминавшему большую неторопливую рыбу на фоне подсвеченных красочных бутылок.

Сгорающий от любопытства Митрич помахал ему рукой. Монах прошествовал в угол к Добродееву и незнакомому мужчине.

Тот поднялся и протянул Монаху руку.

– Павел Рыдаев. Рад, много о вас слышал. Спасибо, что согласились на встречу.

Был это небольшой смуглый человек пижонистого вида, прекрасно одетый, в светлом костюме с шейным платочком в крапинку и с жидким хвостиком седых волос, перетянутых кожаным шнурком, что придавало ему вид несколько богемный, молодежный и удивительно компанейский, что не вязалось с внимательным и оценивающим взглядом темных глаз.

Монах в свою очередь представился.

Они пожали друг другу руки.

Добродеев переводил взгляд с одного на другого, умирая от нетерпения.

Монах сел. Добродеев кивнул Митричу, и тот поспешил к ним с дребезжащей тележкой, нагруженной фирмовыми бутербродами и бокалами с пивом.

– Может, покрепче? – запоздало спросил Добродеев.

– Люблю пиво, – сказал Рыдаев. – То, что нужно. И знаменитые бутерброды с маринованным огурчиком! А как же, наслышаны.

Рыдаев улыбался, светил безупречными белыми зубами, говорил приятные вещи, и было видно, что он везде чувствует себя легко и непринужденно. Он хотел понравиться Монаху, а тот терялся в догадках, что ему нужно.

Они пили пиво. Добродеев от нетерпения ерзал на стуле и даже не стал есть бутерброд, что было совершенно на него не похоже.

– Вы, наверное, хотите спросить, что мне нужно, – начал мэтр. – Сейчас объясню.

Монах и Добродеев переглянулись.

– Я, как вы уже догадались, представляю интересы Володи Речицкого. Он был задержан вчера по подозрению…

– В убийстве! – выскочил Добродеев. – А мотив?

– В убийстве кого? – спросил Монах. – В городе два убийства.

– Ребров покончил с собой… скорее всего. Следствие еще не закончено, но пока не выявлено ничего, что говорило бы об обратном. На время убийства Анны Трепаковой, его подруги, у Речицкого алиби, он сидел у себя в конюшне, чему есть свидетели. Мотивы убийства и самоубийства пока неизвестны. Пока! – с нажимом повторил Рыдаев.

– А тогда… – начал было Добродеев, но адвокат перебил:

– Вы себя спрашиваете, зачем мы собрались и что мне нужно. Мой подзащитный и, можно сказать, добрый друг Володя Речицкий настоял на моей встрече с господином Монаховым, о котором он очень высокого мнения. Он рассказал, что пару лет назад вы обращались к нему за информацией, расследуя дело об убийствах девушек по вызову, в чем весьма преуспели.

– Было, – сказал Монах. – Он еще угостил меня живым пивом, до сих пор помню.

– А что сейчас? – встрял недоумевающий Добродеев. – Он хочет, чтобы Христофорыч занялся самоубийством Реброва? Не верит, что его друг покончил с собой? Или убийством Анфисы… Анны?

– Нет, – сказал после паузы Рыдаев. – Дело не в этом.

Монах и Добродеев снова переглянулись.

Мэтр Рыдаев был спецом по риторическим приемам, он красиво тянул паузу, интригуя и возбуждая нетерпение аудитории. Монах начинал понимать, что такой дар стоит хороших денег. А если прибавить сюда изворотливость, нахрап, талант передергивать, то очень хороших.

– То, что я скажу, носит сугубо конфиденциальный характер и дальше нашего собрания пойти не должно. Если честно, я не понимаю, чем может помочь господин Монахов. Но таково желание моего клиента и друга. Его задержали по очень слабому и нечетко сформулированному обвинению в возможном убийстве, имевшем место восемь лет назад. На всякий случай, как я понимаю. Через пару дней я его вытащу, можете не сомневаться. На его месте я бы даже не стал ворошить ту историю, так как доказать ничего нельзя, но желание клиента – для меня закон. Хотя, принимая во внимание прежние заслуги, так сказать, Речицкого перед законом, допускаю, что основания для открытия следствия по этому делу имеются. Другими словами, попортят нервы и отпустят. Это я вам могу гарантировать. Но! Существует возможность, хоть и минимальная, что прилетит черный лебедь и… тогда черт его знает, чего можно ожидать. И репутация! Знаете, как говорят, не то он галоши украл, не то у него. Речицкий сложный человек, но до сих пор в убийстве его никто не обвинял. Драки, хулиганские выходки, поножовщина… Да, да, было и такое. Но не убийство! Допустим, дело закроют… Да его-то и не открывали на самом деле! Лично я не стал бы копать – пережито, забыто, ничего доказать невозможно. Но Речицкий хочет знать, что случилось. Полицию он, разумеется, просить не будет, а вот господина Монахова… Кстати, я сподобился увидеть ваш сайт. Впечатляет, честное слово. И философ, и психолог, и математик… Володя очень высокого мнения о вас и хочет, чтобы вы покопались в этой истории.