Я сделала глубокий вдох и подергала свою глупую, неуместно смотревшуюся толстовку.

Вытащить флешку. Я смогу это сделать.

В зале заседаний кто-то пылесосил, громко разговаривая по телефону на иностранном языке. Это был единственный человек, оставшийся на этаже, и он ни за что меня не заметит. Я была слишком далеко. Слишком скрытна. Слишком осторожна.

Дверь в кабинет Трента всегда была не заперта. Он, в отличие от моего отца, не страдал от паранойи и тревожности. Но это вовсе не означало, что стойка администратора напротив его кабинета не была оснащена камерами слежения, как Пентагон. Я заранее переоделась в туалете в черную толстовку с капюшоном и джинсы, понимая, что иначе он с легкостью заметит меня на камере видеонаблюдения. А еще зная, что буду отрицать все обвинения, которые он мне предъявит. Все остальные сотрудники на этаже знали, что сегодня я пришла в бледно-голубом платье от DKNY. Трент может говорить все, что ему вздумается – на записи с камер будет кто-то, совершенно не похожий на меня.

Опустив голову и спрятав лицо и волосы под капюшоном, я одним махом распахнула дверь в его кабинет и приготовилась броситься к столу.

И замерла, почувствовав, как сердце стучит в горле.

Сначала я услышала звук. Гулкий перезвон браслетов и шлепки соприкасающейся кожи.

А потом передо мной предстала картина, от которой у меня ослабли и задрожали колени.

Нагнувшись над столом Трента, стояла женщина с раскиданными по плечам красными волосами, словно языки пламени, и прижавшись щекой к стопке документов. Он, полностью одетый, стоял сзади и долбил ее, схватив женщину за шею рукой, как и меня в тот день, когда поймал на краже и вел к моей машине. Как животное.

Я хотела пошевелиться. Понимала, что мне нужно это сделать, и как можно скорее. Но я была слишком потрясена тем, что попалась, застукала их, а также осознанием, что вот-вот загорюсь от ревности. Я стояла как вкопанная, не в силах отвести глаз от развернувшейся передо мной сцены. Мне не было нужды обозначать свое присутствие. Я замерла прямо перед ними, сжимая рукой дверную ручку и комично распахнув рот. Сердце ухнуло вниз, нутро скрутило от боли и трепета.

Трент смотрел мне в глаза и, двигая бедрами, показывал мне, как он трахался. Вонзаясь, двигаясь, требуя. Он стиснул пряди ее красных волос своими сильными, длинными пальцами. И смотрел на меня. Смотрел, будто это я стояла, согнувшись перед ним, и принимала его в себя. Я смотрела в ответ.

– Ван Дер Зи, ты как раз успела на восьмичасовое шоу, – его безразличный тон противоречил дикому действу, которое он разыгрывал перед своей публикой. Передо мной. – Я знаю, что ты ищешь, и это лежит у меня в кармане. Умный с полуслова поймет, что в эту игру играют двое. Если я кончу раньше, чем ты уберешься отсюда, то брошусь за тобой. И я тебя поймаю. И тогда ты мне все пропоешь, Эди. Расскажешь, чем вызвано пристальное внимание твоего отца ко мне. Так что уходи.

В этот момент любая здравомыслящая девушка бежала бы сломя голову. Послушалась бы его совета, развернулась и помчалась прочь. Но я смирилась с тем, что, по всей вероятности, была не вполне в здравом уме и явно не была умной девчонкой, когда дело касалось Трента Рексрота. Опустив взгляд, я рассмотрела женщину. Судя по широко распахнутым глазам, попадаться за этим делом – не ее фетиш, но она все равно продолжала тереться об него. Выражение ее лица источало ужас и смущение. Она смотрела на меня, будто знала, кто я. Будто узнавала меня. Но это невозможно. Рыжеволосая выглядела старше Трента, отчего внутри все болезненно свело, как от впившейся занозы. Если он предпочитал опытных, то во мне ему искать было нечего.

Хотя я все равно его не хочу.

Мой взгляд вновь метнулся к Тренту. Его глаза внушали ложь, в которую мне хотелось верить, пусть даже она исходила от него. Они говорили мне, будто я была зерном, из которого произрастало все, что есть прекрасного в этом мире. Что я была воздухом, водой и искусством. Женщиной, с которой он хотел спать. Они были лишены всего, чем его запятнала жизнь, и посылали волну мурашек по моей коже.

Ревность. Невыносимый зеленый монстр будто высасывал из меня всю логику. Нужно было действовать, даже если я не могла объяснить, что вообще здесь забыла.

– Ты хотел, чтобы я вас застала, – тихо сказала я чуть дрожащим голосом.

А он не останавливался и, впившись пальцами в ее талию, так сильно ворвался в женщину, что тяжелый дубовый стол со скрипом сдвинулся по гранитному полу. Она закрыла глаза и застонала. Трент не удостоил меня ответом.

– Ты извращаешь нашу игру, – добавила я и расслабила руку, которой сжимала дверь.

Я все еще была начеку, но вновь проснувшееся напускное равнодушие придало мне храбрости.

– Я делаю ее интересной.

– Ты обманываешь, – заявила я.

Сама не знала почему. Возможно, потому что по глупости так и чувствовала. Словно он, так или иначе, был моим, хотя у меня не было причин так считать.

– Ты первая обманула.

– Как же?

– С Блондином.

– Мы с Блондином просто друзья.

– Ага, ну а мы с Соней просто трахаемся.

Я тяжело сглотнула и бросила взгляд на женщину на столе. Похоже, она настолько обезумела от страсти, что больше не обращала внимания на нашу перепалку, и я мельком задумалась, не это ли означало быть «нормальным» взрослым. Отец был равнодушным. Как и его друзья. И все сотрудники на этом этаже. А моя мать – единственная, кому было дело до любви, сошла от нее с ума.

Грудь любовницы Трента была на виду, верх ее строгого синего платья был расстегнут, а сама она громко стонала, закатывая глаза и не оставляя никаких сомнений в том, что их отношение друг к другу как к вещи было взаимным.

– Ненавижу тебя, – проговорила я одними губами, чувствуя, как взмокшая ладошка соскользнула с дверной ручки.

Я обращалась к ним обоим. И не рассчитывала, что Трент меня услышит. Мои слова служили скорее личным признанием. Но я вновь забыла о том, что Трент жил с девочкой, которая вынуждала его по крупицам собирать слова и вымаливать звуки.

– И хорошо, – усмехнулся он, дернув подбородком, – потому что чувство взаимно. Ты будешь стоять на коленях, милая. Буквально и фигурально.

– Нельзя так говорить с ребенком, Рексрот, – уязвила я и расплылась в улыбке под стать ему.

А затем развернулась и вышла из кабинета, не утруждаясь даже закрыть дверь. Я поверила, когда он сказал, что знает, зачем я пришла. А еще знала, что Соня – его ответ на мои слова о том, что я спала с Бэйном. Она не была частью нашего уравнения. Но он думал, что равняет счет.

Я вышла к машине на парковку, ожидая, что он пойдет за мной, остановит, развернет кругом. Такими действиями славился единственный постоянно присутствующий в моей жизни мужчина. Хватал меня за руки, чтобы убедиться: я слушаю, повинуюсь и подчиняюсь. Но Трент был противоположностью Джордана. Ему нравилось наседать на меня, но он никогда не давал мне упасть. Я завела двигатель в своей кряхтящей куче железа и оглядела темную парковку, сглотнув, чтобы подавить зашкаливающий пульс, запах бензина и паленой резины. Ничего не произошло. Я была одна.