Ты мне нравишься, маленькая упрямая воришка.

Мне нравится, как ты ведешь себя, будто мы на равных, хотя это не так.

Нравится, что ты пытаешься продемонстрировать крутой нрав, а на самом деле все, чего ты хочешь, это заставить моего ребенка улыбаться.

Нравится, как ты лаешь, кусаешься и все в наших перепалках.

– В семь, – повторил я в третий раз и осознал, что только Эди Ван Дер Зи удавалось выудить из меня так много слов, иногда одних и тех же, и я взял на заметку, что нужно никогда не повторяться. – Буду платить тебе пятьдесят баксов в час, а это гораздо больше того, что ты получаешь, работая здесь. Добавлю щедрый бонус, если сумеешь не заливать Луне в рот газировку, сахар или чертов алкоголь, пока меня нет.

– Не ходи, – сказала она снова.

Мне хотелось знать, почему она так настаивает, но спросив ее, я бы признал, что мне не все равно. А должно быть. Владея лишь двенадцатью процентами акций в компании, я был в шатком положении. Джордану принадлежали сорок девять процентов. Если я не буду осторожен, моя карьера, жизнь и упорная работа из-за всего этого, из-за нее, могут вылететь в трубу.

– Я скажу Луне, что вы сегодня увидитесь, – я не отреагировал на ее слова.

Эди вздохнула.

Я был ублюдком, но спасал обе наши задницы.

Плохая была идея.

Осознание накрыло меня резко, как удар пощечины, едва он открыл двери в свой пентхаус, расположившийся в абсурдно помпезном здании с выходом на пляж Тобаго. Это был один из немногих небоскребов в городе, и к тому же построенный недавно – зданию было не больше двух лет. В нем все еще ощущался запах свежей краски, а все фонтаны и растения выглядели, как со страниц каталога.

Трент надел белую футболку с треугольным воротом, облегавшую его объемные бицепсы, темные джинсы и безобразно дорогие на вид кроссовки. Он выглядел, как ходячая реклама Armani. Жутко пропорциональный, симметричный и загорелый. Мягкие губы, жесткие линии скул и подбородка. Одарив меня беглым взглядом, он отошел в сторону и впустил в дом. А потом вместо приветствия крикнул:

– Луна, смотри, кто пришел с тобой поиграть.

Поиграть. Мне стало противно, что он так сказал, хотя на это не было никакой причины. Это же просто беззлобная насмешка, правда? Я прошла внутрь и впервые увидела его жилье: стеллажи в индустриальном стиле, громадный домашний кинотеатр. Одна из стен была темной и выглядела так, будто на нее наобум плеснули краской. Еще одна стена из голого кирпича, полы из темного дерева и светильники в форме трубок делали помещение похожим на роскошную лабораторию по производству наркотика. Может, Трент Рексрот и был молчаливым, но его квартира красноречивее всяких слов говорила о том, каким он был. Грубоватым. Незаурядным. Возможно, даже опасным.

Луна босиком прибежала в комнату, уже одетая в пижаму. Ее волосы были заплетены в небрежные косички (возможно, ее отцом), и хотя я взяла на заметку, что нужно их переделать, мне нравилось, что он попытался. Я присела на корточки и с улыбкой ткнула ее в пупок.

– Привет, Микроб.

Она закатила глаза и широко улыбнулась.

– Микроб? – переспросил Трент.

– Ага. Твоя дочь – микробная ферма. И любит ковырять в носу, поэтому я попросила ее не здороваться со мной за руку.

Луна в ужасе вытаращила глаза. Было очевидно: никто раньше не пытался с ней дурачиться. Все вокруг всегда были настроены серьезно во всем, что ее касалось, ведь как же иначе? Они хотели, чтобы ей стало лучше. Но никто не понимал: чтобы стало лучше, нужно сначала почувствовать себя лучше. Моя мама наглядный тому пример.

Людям нужно за что-то бороться.

И я буду давать Луне повод для радости, пока все не закончится, хотя уже знаю: все кончится плохо.

– Не буду вдаваться в подробности, потому что Луне это явно кажется забавным.

Трент взял ключи и бумажник с черного островка, стоявшего посреди открытой кухни, и я вспомнила, зачем пришла. Чтобы он смог пойти на свидание. Кожу начало покалывать.

– Луна ложится спать в восемь. Она еще не ужинала. И раз меня сегодня не будет, разрешаю ей побаловаться. В холодильнике есть спагетти и замороженный йогурт.

– Погоди, – я бросила рюкзак на пол и сняла ботинки. – Спагетти и замороженный йогурт считаются лакомствами?

Он, не дрогнув, посмотрел мне прямо в глаза.

– Да. Не давай ей слишком много.

– Да ты что, о-б-д-о-л-б-а-л-с-я? – по буквам проговорила я и встала рядом с ним у кухонного островка. – Или ты плод советского режима? Это никакое не баловство. Я хочу заказать пиццу.

Он пожал плечами, надев пиджак.

– Нет. И кстати, она умеет читать по слогам.

Я задумалась, зачем вообще потакаю и пытаюсь ему угодить. Он ужасно ко мне относился. Был груб, заносчив, а также несказанно холоден. И я тоже отвратительно с ним поступала. Обкрадывала, следила и постоянно совала нос в его дела. Но ответ был предельно прост и ясен. Мне нужны были деньги, и мне нравилось проводить время с Луной.

– Уже пять минут восьмого, – он глянул на свои Rolex. – Если понадоблюсь, мой номер телефона записан на дверце холодильника. Под ним номера Камилы, моей мамы и Сони – психотерапевта Луны. Перед сном ей нужно почистить зубы, лампа у нее в комнате остается включенной всю ночь, а еще ей нужно прочесть на ночь сказку, которую она выбирает в библиотеке в соседней комнате. Еще есть вопросы?

Соня? У меня был вопрос, но он не имел отношения к Луне. Он заключался в том, что «срань господня, ты что, правда трахаешь терапевта дочери?».

– Ты точно пойдешь?

Между строк скрывался вопрос: неужели ты меня не хочешь? Глупо. Жалко. Бездумно. С чего Тренту Рексроту меня хотеть, да и какое это вообще имеет значение? Я выпускница старшей школы с дырой в сердце и проблемами, больше меня самой, а он… он был противоположностью тому, что мне сейчас было нужно.

– Назови хотя бы одну убедительную причину не идти, – невозмутимо ответил он и, не сводя глаз с часов, убрал бумажник и ключи в задний карман джинсов.

– Ты не хочешь идти.

– Ты не знаешь, чего я хочу.

– А ты сам знаешь?

Трент поднял на меня оценивающий взгляд и усмехнулся.

– Кстати, у меня в квартире больше скрытых камер, чем татуировок, пирсинга и венерических заболеваний у твоего Бэйна – приятеля по потрахушкам, так что не лезь в мои дела, – прошипел он так тихо, что его дочь, скорее всего, не смогла услышать.

Он подошел к Луне, поцеловал ее в макушку и, сказав, что любит, ушел.

А я осталась стоять с отвисшей челюстью, утопая в восхитительной темной энергии, которую он за собой оставил.