Обманутый в лучших надеждах Михал Михалыч шумно вздыхает и размашисто подмахивает бумагу.

— Так вы про нас писать ничего не будете? — уточняет он.

— Нет, — признаюсь искренне.

— Слава богу, — неожиданно вздыхает директор. — Прям, камень с души.

— Куда теперь?

Мне почему-то кажется, что добиться объяснений от начальника проще, чем от его секретарши.

— Вниз по лестнице в кассу, а оттуда с чеком об оплате к диспетчеру, — объясняет он. — А там, куда диспетчер скажет.

В кассе, совершенно без приключений мы оплачиваем 237 рублей 54 копейки. Деньги большие, но посильные. А вот в диспетчерской пусто.

От крохотного «предбанника» диспетчера отделяет стеклянная перегородка с полукруглой прорезью. Сейчас эта прорезь, сквозь которую происходит общение с посетителями, закрыта картонкой.

Прикладываю ладони к стеклу, чтобы лучше видеть в полумраке, и прижимаюсь лицом, заглядывая в «застеколье».

Так и есть, в самом дальнем углу сидят три женщины, которые преспокойно гоняют чаи, пока я их дожидаюсь.

Время — половина двенадцатого, и до обеденного перерыва ещё очень далеко, но, судя по всему, это никого не волнует. Стучу в стекло. Одна женщина оборачивается, бросает на меня равнодушный взгляд и снова возвращается к беседе. Кажется, она ещё говорит обо мне коллегам что-то нелицеприятное. Те закатываются громким хохотом.

Кажется, пришло время волшебных предметов. Прижимаю к стеклу «универсальный ключ» в его женском варианте. Шоколадок в сельпо не нашлось, поэтому у меня вариант более редкий и дорогой: коробка конфет «Ассорти» с розочками на крышке. Стучу снова.

Женщина вскидывает голову уже с раздражением, но взгляд её тут же меняется. Она встаёт и вразвалочку направляется к нам, на ходу вытирая руки о цветастую юбку.

— А я как чувствовал, — говорю без приветствия, словно продолжая давно начатую беседу. — К чаю вот принёс.

— Вот спасибо, — тётка расплывается в улыбке, — редко встретишь таких вежливых и понимающих молодых людей. Что у вас?

Протягиваю ей наряд с подписью. Она забирает у меня чек, шлёпает ордер, ставит прямоугольную печать «Оплачено».

— Бывали у нас раньше? — интересуется тётка со всей любезностью.

— Не доводилось, — отвечаю.

— Вам на склад, во дворе, — поясняет она. — Николая спросите. Только не перепутайте, там ещё Анатолий есть. Так вот, от него, как от козла молока, ничего не дождётесь. Скажет, что металла нет и точка.

— Николай, не Анатолий, — повторяю вслух, чтобы лучше запомнить. — А почему такое?

— Да, вредный он, — запросто поясняет кладовщица. — Покуражиться любит. От души гадости делает, от чистого сердца.

— А с транспортом тут как? — интересуюсь я, раз уж нашёл собеседницу.

— Нет, своего? — догадывается она.

В ответ молча развожу руками.

— По шоферам пройдись, — советует, тётка. Может, помогут. Там есть Васька, рыжий с чубом. Как увидишь, сразу поймёшь. Вот он точно возьмётся, ежели подход к нему найдёшь. Но по тебе видать, парень грамотный, умеешь искать подходы.

— Приятного чаепития вам, — говорю.

И даже душой не кривлю при этом. По совести сказать, тётка свои конфеты отработала сполна. А то бы подошёл сейчас к Николаю и ждал бы свой металл две недели. Или к Анатолию. Чёрт, как же их запомнить-то? Всё-таки Николай.

Николай оказывается чернявым долговязым мужчиной в светлой рубашке, смахивающим на сельского учителя

Он оживлённо спорит с водителем, высунувшимся из грузовика. У водилы рыжие волосы, и чуб такой, что любой казак позавидует. Перепутать? Не-а, ну как тут перепутаешь?

— В Кадышев не поеду! — кричит Василий. — Туда и обратно — два часа, плюс разгрузка. Когда вернусь-то?

— Василий, — обращаюсь я, — у меня к вам срочное и неотложное дело.

— Ладно, студент, — отвечает он с усмешкой. — Погодь, я перекурю, — это уже Николаю.

Мы уходим из склада, чтобы переговорить без свидетелей.

Тётка не соврала, Василий оказывается предприимчивыми и за две бутылки «Пшеничной» готов ехать хоть куда. Хоть в Белоколодецк, заночевав по дороге.

— Давай, ордер сюда, — говорит он, забирая у меня бумагу. — Я сам с Николаем решу. Сам на колёсах? Отлично. Покажешь, где разгрузиться.

За погрузку приходится добавить сверху трёшку. Спустя ещё полчаса грузовик, загруженный уже моим металлом, пылит в сторону Берёзова.

За неимением подходящего склада «слоны» сгружают металл прямо во дворе и накрывают старым рубероидом, прижав сверху кирпичами.

Если сравнить этот вариант с предложением Леман, то моя чистая прибыль от изготовления одной фотокниги составила более 500 рублей.

Завтра из Белоколодецка Таше шоколадку привезу. Заслужила.

* * *

Дел по ремонту у меня ещё непочатый край, но игнорировать вызов в милицию не могу. Так что с утра еду в областной центр. Дежурный в стеклянном «аквариуме» отправляет меня в один из кабинетов. Там знакомый старший лейтенант долго и нудно опрашивает меня по уже произошедшим событиям.

Протокол я внимательно прочитываю и фиксирую его своей подписью. Ничего нового не происходит. Непонятно, ради чего я тащился в такую даль.

Дело в суд передают, или что? — интересуюсь у старлея.

— Ожидайте, — говорит он, полностью проигнорировав мои вопросы, собирает бумаги и выходит из кабинета.

Сразу за ним входит другой сотрудник. Моментально, словно всё это время он стоял и ждал за дверью. Удивляюсь, увидев на нём синюю форму прокуратуры.

Это в моём будущем прокуратура жалобы разбирает на скверный ремонт или хамов-продавцов. А в это время они наоборот самыми серьёзными делами занимались.

— Ветров? — уточняет прокурорский, — Альберт Геннадьевич?

— Он самый, — отвечаю, — чем обязан?

— У меня к вам есть несколько вопросов.

Тем, что он сам не представился, прокурорский уже категорически мне не нравится. И с каких пор пьяными драками прокуратура занимается?

— Я уже всё вашему коллеге рассказал, — отвечаю, — всё под роспись зафиксировано. Ознакомьтесь, если интересно.

— Я здесь по другому поводу, — прокурорский выдавливает из себя сочувственную улыбку. — знакомо ли вам, Альберт Геннадьевич, значение слова «клевета»?

Глава 14

— Вы хотите меня в чём-то обвинить? — уточняю. — К чему такие вопросы?

— Не обвинить, а скорее предостеречь, Альберт Геннадьевич, — мужчина продолжает улыбаться. — Вы молодой человек. А молодости свойственны вспыльчивость и горячность. Сами не заметите, как нарушите закон. Но незнание, как говорится, не освобождает от ответственности.

— О чём вы сейчас? — иду в глухую несознанку, — Если о Терентьева, то помимо меня его в пьяном виде куча свидетелей наблюдала. Он едва мою начальницу не зарезал. О какой клевете может идти речь?

— Я не об этом случае, — морщится прокурорский. Не нравится ему терять инициативу в разговоре. — Имеются другие сигналы в ваш адрес.

— Какие такие сигналы? — удивляюсь. — И простите, вашего имени не запомнил. А без этого обращаться к вам неудобно.

— Советник юстиции Белоглазов, — наконец представляется он. — Есть информация, что вы собираетесь оклеветать заслуженного человека, члена Союза художников России. Я хочу отговорить вас от этого опрометчивого шага.

Белоглазов держится уверенно и даже