ветер, который сдувал песчаную шерсть с лиса, лепестки с роз, шарф с Маленького принца, дул до тех пор, пока персонажи не рассыпались.

Хоши читал и понимал.

Понимал, что ему недостаточно этой маленькой пустыни.

Назавтра он улетел в Тарфаю.

Он провел в Сахаре полтора года.

Немного поработал в оазисах, в городах-призраках, которые рождаются и умирают в зависимости от того, что находят под песком – золото, уран, нефть.

Однажды в Порт-Судане Хоши разговорился с вождем племени. Разоткровенничался, рассказал о своей прежней жизни, о дипломе инженера. Дослушав, вождь указал на какую-то невидимую точку за морем.

Там, на одном из рукотворных островов в Красном море, требовался кто-то, кто ремонтировал бы и обслуживал самый большой в мире маяк – маяк Джидды.

Маяк, что освещает дорогу у входа в пустыню тысячам миллионов паломников.

XXXVI

Лифт поднимает на вершину самого высокого в мире маяка ровно за пятьдесят три секунды. Ничтожно мало в сравнении с долгими часами томительного ожидания среди военных, таможенников, полицейских и монахов до того, как попадешь в Джидду. Обычный мир аэропорта. Возвращение в муравейник!

Возвращение к обычной жизни?

Обычной?

Обычное ли это дело – взбираться на самый высокий в мире маяк у ворот страны, где женщины (и Анди тоже) с головы до пят закутаны в покрывала, а лайнеры целыми контейнерами выгружают паломников, которые направляются в пустыню?

Сделалось ли безумие мира обычным делом?

Двери лифта открылись, и мы оказались в идеально круглой камере белого маяка. Отсюда открывался вид на искусственную дамбу, которая вдавалась в Красное (в тот вечер оно было черным) море, на суда и на причалы, которые паломники брали штурмом, на вереницы машин, грузовиков и автобусов, тянувшиеся к Мекке, – до нее было меньше восьмидесяти километров.

* * *

Хоши нас ждал. На кончике носа у него сидели очочки, которые он, увидев нас, сдвинул на макушку. Бритая, как у буддийских монахов, голова. Здесь, на вершине маяка, он напоминал ученого, изучающего под микроскопом миниатюрный мир, раскинувшийся внизу. Первое мое впечатление – это первый из членов «Клуба 612», в котором я не заметил ни малейших признаков безумия. Смотритель маяка указал на покрывало Анди:

– Можете снять. Вы у меня в гостях, никто к вам с этим приставать не будет.

Проявляя очаровательную смесь ближневосточного гостеприимства с азиатской отстраненностью, он предложил нам попробовать разложенные перед ним сласти:

– Прошу вас, угощайтесь.

Лакомка Анди набросилась на рожки с миндальной начинкой, а Хоши, глядя вниз, на набережные в ста сорока метрах внизу, нажал на зеленую кнопку.

Мы рассказали о наших странствиях, о визитах на Манхэттен, в Сальвадор, на Оркнейские острова. Хоши слушал внимательно, не прекращая наблюдения за набережными. Он явно годами не получал никаких вестей от Око, Сван, Мойзеса и Изара.

Хоши нажал на красную кнопку.

Мы перешли к нашим версиям (Анди вытащила свой исчерканный листок).

Сент-Экзюпери убил в себе ребенка.

Преступление совершила роза под влиянием страсти.

Самоубийство.

Хоши слушал молча, с легкой улыбкой. Бесстрастно, точно судья.

А потом нажал на зеленую кнопку. Три раза.

Маяк Джидды ослепительно сиял.

Анди, не дожевав последнего печенья, спросила:

– Что это вы все на кнопки нажимаете? Вызываете саудовскую тайную полицию?

Хоши посмотрел на темное море.

– Иногда по ночам, – сказал он, – маяк Джидды можно увидеть с африканского берега, из Судана, из Египта, из Эритреи, больше чем за двести километров отсюда. А знаете почему?

Он нажал на красную кнопку. Два раза. Анди ничего не ответила. Я тоже.

– Маяк освещают не лампочки, а огоньки, – объяснил Хоши.

– …

– Тысячи огоньков.

– Я… я не понимаю, – пробормотала Анди.

– И понимать нечего, такой уговор. Каждый огонек – это паломник, прибывший морем паломник. Отсюда я прекрасно могу их сосчитать.

Наклонившись, я разглядел длинную вереницу путешественников, которые, несмотря на поздний час, терпеливо дожидались своей очереди перед таможней.

– Когда один из них входит в Аравию, я зажигаю один огонек. Зеленой кнопкой. Когда один из них выходит, я гашу один огонек. Красной кнопкой.

Хоши сощурил и без того узкие раскосые глаза, поправил очки и стал читать крохотные цифры на экранчике.

– Сейчас зажжены 44 118 огоньков. По числу паломников в этом священном месте. Я зажигаю и гашу огоньки всю ночь, пока не взойдет солнце.

Хоши нажал на зеленую кнопку.

– Однажды летней ночью маяк сиял более чем сотней тысяч свечей, его было видно до самой Александрии.

Анди, никак на это не отозвавшись, затолкала в рот баклаву.

Я пересмотрел свое первое впечатление. Этот член «Клуба 612» вел себя так же нелепо, как и четверо остальных. Но он был единственным, кто не казался мне смешным. Потому что был занят не только собой?

Хоши снова нажал на зеленую кнопку и спросил:

– А знаете, что пленило меня в Сент-Экзюпери?

– …

– Разумеется, и его писательский талант, и его полная приключений судьба. Но больше всего меня в нем пленило его чувство долга!

Анди проглотила последнюю сладость и, наконец заинтересовавшись, подошла поближе.

– Разгадывая тайну Сент-Экзюпери, – продолжал Хоши, – выискивая шипы, которые розы вонзили в его сердце, задаваясь тысячами экзистенциальных вопросов о его меланхолии, все позабыли о главном: Сент-Экзюпери был человеком долга!

Хоши коротко глянул на листок Анди, на предположение короля Герминии.

Маленький принц убил Маленького принца.

Сент-Экзюпери убил Сент-Экзюпери.

– Изар ошибается, – смотритель маяка чуть пожал плечами, – Сент-Экзюпери снова отправился на войну не для того, чтобы погибнуть. И еще менее – чтобы убить ребенка в себе. Или себя. Сент-Экзюпери вернулся на войну по очень простой причине.

Красная кнопка. Три раза.

– И по какой же? – недовольным тоном спросила Анди.

В глазах Хоши вспыхнули два огонька, да так вспыхнули, что стекла его очков будто раскалились добела.

– Чтобы сражаться с нацистами! А вы как думали? Что он мог сдуться? Позволить этим гадам победить? Даже если он был в ужасе от этой бойни, он должен был внести свою лепту…

Зеленая кнопка. Тоже три раза.

Хоши продолжал жечь взглядом Анди:

– Вы разочарованы?

– Нет.

– Вы мне не верите?

– Верю. – Она немного подумала. – Верю… Потому что Сент-Экс так часто писал об этом… Я солидарен со всеми людьми. Любить – это участвовать.

– Я не могу не участвовать, – с жаром подхватил Хоши. – Те, кто обладает достоинством, должны смешаться с землей, если они – соль земли.

Анди улыбнулась:

– «Письмо американцу», весна сорок четвертого. Всякий человек имеет право свободно жить в своей стране. Да, я верю вам, Хоши. Сент-Экс не задавался лишними вопросами, он действовал. Но… – Она с вызовом поглядела на смотрителя маяка. – Но, по сути,