– Это да! Это мы сумели.

– Сумели потому, – подчеркнул Валентин, – что появилась возможность. Как только где открывается какой приличный форум, да еще немодерируемый, то туда сразу приходят сруны и загаживают абсолютно все. Даже если это специализированный форум о разведении бабочек. А уж если, упаси боже, форум по литературе, кино или археологическим древностям… ну, держитесь, эстеты!

Зяма и Грекор переглянулись, оба заулыбались довольно. Оба под разными никами ухитряются любой форум загадить так, что там вынужденно переходят на модерацию, а то и предварительную регистрацию.

Валентин сказал с нажимом:

– Теперь вы видите, что вы – сила. С вами начинают считаться. Интернет благодаря анонимности позволил по всему свету срать в лифтах, разбивать стекла, лампочки, выковыривать кнопки, и весь мир ошалело увидел, что мы не отдельные проявления незрелости, как они самодовольно считали, а мы – явление! А любое явление, ребята, может стать серьезной политической силой.

Все молчали, то ли сразу не врубились, то ли ждут Гаврика с пивом.

Данил пробасил неспешно:

– Ты это… как? Где врешь, а где базлаешь серьезно? Ты мне на пальцах…

– Серьезней некуда, – ответил Валентин. – Посмотри на Анатолия. Он молчит, сам давно все понял, знает. Я только формулирую точнее, все-таки аспирантура приучает выкристаллизовывать идеи, иначе оппоненты задолбают, придравшись к мелочам.

Данил оглянулся на меня:

– Бугор, он говорит… все верно?

Я медленно кивнул:

– Да, мы уже сила, но пока еще стихийная. Нам нужна не компашка, как сейчас, а настоящая организация. Не на словах! Сегодня хороший день для брейнсторминга, а с пирожками и пивом так и вообще… чего только не придумаем…

Чем меньше в центре стола оставалось банок пива, тем ярче у всех глаза, хотя обычно после пива соловеют, но тут уж тема вывозит, наконец Данил сказал с живейшим энтузиазмом:

– А что мы все мелочимся?.. Пора подниматься на следующий уровень!.. Вздыматься!

– Вздыбливаться, – подсказал Зяма и смерил выразительным взглядом его мощную мускулатуру.

– Это как? – спросил Валентин с педантизмом настоящего ученого.

– Сейчас, – объяснил Данил, не обращая внимания на сионистское ехидство, – все организовывают свои партии. Даже вон наши объявили о создании партии сотников.

Валентин переспросил:

– Простите… сотников?

– Ну, это тех, – пояснил Данил, – кто жмет сотку!

Зяма сказал язвительно:

– А кто жмет двести, того в президиум?

– Ну! – сказал Данил с одобрением. – Сечешь, хоть и жиденок. И среди вас, вымирающих, попадаются умные. В общем, мода такая… или веление времени, так говорит наш бугор, но нам по фиг, что там на самом деле. Думаю, мы тоже должны… эта самое… организоваться!

Грекор спросил в недоумении:

– А разве мы еще не организация? Вон и корреспонденту лапши на ухи навешали.

– Да, – согласился Данил, – но сейчас это можно сделать официально!.. Да-да, это как бы совсем чудно, но качки же создали? И зарегили! А когда мы тоже напишем свою программу, подведем идеологическую базу, то никуда не денутся, тоже зарегистрируют, иначе нарушение наших исконно-посконных человеческих прав людей. Можно в Геную…

– В Гаагу, – поправил Зяма, – или в Страсбург. А то туды и туды.

– Вот-вот, – сказал Данил и хохотнул. – При удаче сможем даже попасть в Думу!

Грекор заржал:

– В Думу?.. Га-га-га! В жопу разве что.

Зяма напомнил вежливо:

– Нужно еще и какое-то количество членов. И ячейки на местах.

– На каких местах? – спросил туповатый Грекор.

– В регионах, – ответил Зяма и пояснил: – Регионах страны, а не сисек. Но, как все понимают, численность наберем запросто. У нас вся страна в говне тонет, и все почему?.. Ага, поняли!.. Это все наши потенциальные члены. А вот составить программу будет непросто…

Я помалкивал, слушал, а Валентин проговорил медленно:

– А почему непросто? Все составлены примерно одинаково. Как программы власти, так и оппозиции. И обещают то же самое, только соревнуются, кто наобещает больше.

Люська прощебетала, хлопая ресницами:

– Так и назовемся партией настов? А как тогда объясним название?

– Как протест, – сказал я. – Сейчас все против чего-то да протестуют. Все андерграунд – сплошной протест. Художники-передвижники протестовали против классицизма, за что их поперли из Художественной академии, протестовали экспрессионисты, абстракционисты, протестовали протестанты… в общем, никого не удивит, что мы протестуем против всего!

– В бюллетенях, – напомнил Грекор, – что на выборах, есть даже строчка «Против всех». Нас опередили.

– Если против всех, – сказал Валентин педантично, – то это анархисты. Мы должны как-то отличаться.

– А можно быть анархее анархистов?

– В нашем мире все можно, – сказал я. – В общем, так и объявим, создается партия настов.

Люська сказала обиженно:

– Я не понимаю, почему должны именоваться настами, если мы – сруны! Для политкорректности? А как же наш протестный перформанс?

– Ну да, – сказал Валентин и быстро посмотрел на меня, – для массового понимания нужна некая политкорректность…

Она вспикнула:

– Но это же уступка тем, с кем боремся!

Валентин сказал, морщась:

– Это тактическая уступка. С ее помощью нам проще легализоваться.

Грекор завопил:

– Легализоваться? Легализоваться? Играть по их правилам?

– Ну да, временно…

– Да пошел ты! Предатель!.. Мы боремся против этого мира, ломаем систему, а ты с ним на сделку идешь? Мы, сруны, а не какие-то насты, должны гордо нести знамя срунства, а не какого-то непонятного настизма! В слове «настизм» нет ничего вызывающего, эпатирующего, как любит выражовываться наш затурканный скрипконосец. На что он умный, и то понимает, что в настизме поблекнем, выродимся, потеряем революционный запал!

Зяма, что вдруг оказался в центре апелляционного кризиса, к нему обращаются обе стороны, беспомощно поворачивался то к Валентину, то к Грекору, наконец сказал примирительно:

– Но если у нас будут проблемы с регистрацией нашего движения?..

– Почему? – вскинулся Грекор. – У нас что, свободы отменили? Так мы щас организуем митинг за свободу Анжелы Дэвис!

– А кто это? – спросила Люська испуганно.