Склоки и прочие неурядицы были совершенно чужды принцу Георгу, и все же в этой «битве гигантов» он оказал Бересфорду твердую и безоговорочную поддержку. Все еще остававшиеся у него теплые чувства к Фишеру, очевидно, исчезли, когда принц узнал, что 1-й морской лорд требовал от одного из подчиненных Бересфорда, капитана Реджинальда Бэкона, тайно доносить ему о поведении их командующего. В октябре 1909 г. Бересфорд писал другу: «Вчера я видел принца Уэльского в Ньюмаркете. Он весьма серьезно настроен против Мулата… По его словам… тот должен уйти, иначе флот будет погублен. Я сказал ему, что флот и так уже почти погублен».

Фишер не только знал о враждебном к нему отношении принца, но подозревал, что и в его собственном лагере тоже есть шпион. Он спрашивал лорда Эшера: «Понимает ли принц Уэльский, к чему это все ведет, если публика (и особенно радикальная партия) знает, что он активно поддерживает сторону Бересфорда и говорит, что я должен уйти (он открыто об этом заявлял во время ужина на королевской яхте в прошлую субботу), а его сердечный друг капитан Кэмпбелл постоянно шпионит в моем доме и буквально продает меня Бересфорду!»

В жалобах Фишера есть доля правды. Принц поступал крайне опрометчиво, допуская в своих высказываниях такие вольности, словно был всего лишь частным лицом. Вражда между ним и Фишером продолжалась все следующее десятилетие.

Конец эпохи. — Шляпа, трость и перчатки. — Отравленные перья. — Эшер и Менсдорф. — Королевские резиденции. — Помазанник Божий.

6 мая 1910 г. принц Уэльский вступил в права наследства, которым так гордился и которого так страшился. В этот день он записал в дневнике:

Последние дни короля Эдуарда, как в зеркале, отразили всю его беспокойную жизнь. Вечером 27 апреля, в среду, он возвратился в Лондон после отдыха в Биаррице. Несмотря на усталость после поездки и подхваченный где-то бронхит, он уже через два часа отправился в «Ковент-Гарден» послушать пение Тетраццини в опере «Риголетто». На следующее утро он вернулся к обычным государственным делам, а так же побывал на закрытом просмотре в Королевской академии и пообедал с мисс Агнес Кейзер, основавшей в Лондоне больницу, ныне носящую ее имя; королева Александра оставалась на Корфу со своим братом, греческим королем, и приехала в Лондон лишь за день до смерти мужа. В пятницу король снова побывал в театре, где слушал оперу «Зигфрид». Выходные он провел в Сандрингеме и, несмотря на дождь и ветер, обходил имение, чтобы посмотреть, как идут работы. Во второй половине дня в понедельник, вернувшись в Букингемский дворец, он почувствовал боли в сердце, ему стало трудно дышать. Тем не менее всю эту последнюю неделю он работал и не отменил ни одной назначенной встречи. «Я не сдамся, — заявил он одному из посетителей, когда тот стал уговаривать его поберечь себя. — Я буду работать до конца». Утром в пятницу 6 мая он попытался выкурить сигару и во фраке принял своего ближайшего друга сэра Эрнеста Кассела. Однако после полудня король совсем лишился сил и все же не соглашался лечь в постель. Вечером он был еще способен воспринять известие, что его лошадь по кличке Повелитель Воздуха выиграла скачки в Кемптон-парке. Когда же принц Уэльский повторил это сообщение, отец ответил: «Да, я понял. И очень рад». Это были его последние членораздельные слова. Около полуночи король умер.

Рано утром следующего дня старший сын сообщил новому королю Георгу V, что над Букингемским дворцом, где скончался покойный король, приспущен королевский штандарт. Георг тут же приказал развернуть его во всем величии над его собственной резиденцией — Мальборо-Хаус. Точно такой же инцидент имел место девятью годами раньше, когда новый король Эдуард VII заметил, что приспущенный королевский штандарт развевается над яхтой, которая перевозила из Осборна останки его матери. Когда у капитана яхты потребовали объяснений, тот пояснил: «Королева умерла», на что Эдуард VII ответил: «А король жив».

Покончив с этим небольшим, но многозначительным инцидентом, Георг V начал первое утро своего царствования со встречи с членами Тайного совета, к которым обратился с короткой искренней речью. Через два дня он присутствовал на традиционной церемонии, и герольдмейстер объявил о его восшествии на трон:

Супруга Георга уже без особой помпезности, также поменяла имя и титул. До 1910 г. она была известна как принцесса Мэй и официально подписывалась первым из двух ее имен — Виктория. Через несколько дней после восшествия на престол она писала тете: «Надеюсь, ты одобришь мое новое имя Мария. Джордж не любит двойных имен, а Викторией я быть не могу. Только как-то странно в 43 года быть заново окрещенной». И далее королева Мария добавила: «Я сожалею о том тихом, спокойном времени, которое было раньше, теперь все станет более сложным и более официальным».

Неотложной обязанностью нового монарха была встреча с членами правительства. Поскольку премьер-министр Асквит еще не вернулся из поездки по Средиземноморью, первым из министров, кого пригласили в Букингемский дворец, стал канцлер Казначейства Ллойд Джордж. «Король был чрезвычайно мил, — отметил канцлер. — Много говорил об отце, которого, очевидно, очень любил. Глаза его были полны слез».

Скорбь по умершему королю Эдуарду принимала различные, иногда весьма причудливые формы. Одна хозяйка гостиницы, в которой он когда-то останавливался, вшила черные шелковые ленты в нижнее белье своей дочери; другая обмотала черную траурную повязку вокруг дерева, которое за пять лет до этого король посадил в ее саду. Бакалейщик с Джермин-стрит отметил смерть известного обжоры тем, что заполнил свою витрину черными браденхэмскими окороками. Сэр Артур Герберт, британский посол в Норвегии, устроивший в здании миссии танцы как раз в тот вечер, когда, как потом выяснилось, и умер король, получил выговор от Форин оффис, а на следующий год досрочно отправлен в отставку.