Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все расхохотались – даже Клодин, которую тупые замечания Кирпича бесили ужасно. Да, от приезда Ляли у нее заметно полегчало на душе. И теперь она ощущала себя гораздо увереннее – не то что при братьях. Как официантка, подливающая вишневой колы прежде, чем попросишь. Клодин наконец-то почувствовала, что она кому-то нужна.
– Что, они опять хулиганят? – спросил подошедший сзади Клод. Он успел переодеться: вместо мятой спортивной футболки и серых треников на нем была свежая черная футболка, джинсы в облипку с кожаным поясом и кроссовки. Он даже дал себе труд причесаться! Волосы у него были собраны в аккуратный хвост и благоухали ее смородиновым гелем для душа. Клод внезапно сделался больше похож на лиса, чем на волка.
Мальчишки присвистнули. Ляля смерила его оценивающим взглядом. Клодин спросила: куда это он намылился, на свидание, что ли?
– Расслабься! – ответил он, садясь за стол. – Я просто прочищал слив в ванной, поскользнулся, упал, пришлось переодеться.
Мальчишки немедленно перегрызлись, обсуждая, из-за кого засорился слив.
– С приездом, Ляля! – сказала Гарриет, выходя с кухни с дымящейся кастрюлей. – Персонально для тебя – макароны с сыром!
Кастрюля была увесистая, когда она ставила ее на стол, на загорелых руках матери вздулись мышцы. Гарриет сняла кухонные варежки и крепко обняла Лялю.
– Я уж постараюсь тебя откормить! – пообещала она. Гарриет раскраснелась, стоя у плиты, и румяные щеки удивительно хорошо смотрелись с ее темно-рыжими волосами.
– Жду не дождусь! – сказала Ляля, накладывая еду на тарелку. – Просто умираю с голоду!
Она как будто здоровела на глазах.
Гарриет села.
– Хорошо выглядишь! – сказала она Клоду. – Наконец-то у тебя глаза стало видно! Вот если бы ты еще и Ниньо уговорил…
– Нет! – завопил младший и спрятался за красной салфеткой.
– Ну почему? Вот посмотри, каким красавцем выглядит твой брат!
– Смотри, мам, не вздумай к этому привыкнуть, – сказал Клод, взяв булочку из хлебной корзинки. – Это не значит, что я решил сменить имидж. Мне нравится моя прическа. Я просто…
– По-моему, тебе должен пойти ирокез, – заметила Ляля, поднося к губам обжигающую ложку. – В Румынии все так ходят. Моя кузина сделала ирокез своему парню, и он смотрелся просто потрясно. Хочешь, я тебе ирокез сделаю?
– Ну, посмотрим… – Клод застенчиво улыбнулся.
Ляля улыбнулась в ответ, показав клыки.
– Клео сегодня эсэмэску прислала, – сказала Клодин. – Она пишет, все только и говорят, что про мой День Варенья. Даже нормалы!
– Так он все-таки будет? – спросила Ляля.
– Ура! – Войу бросил вилку и захлопал в ладоши. – Наконец-то хоть одна девчонка с мозгами!
– До него еще восемь дней, – объяснила Клодин, не обращая внимания на братца-задаваку. – Может, к тому времени все уляжется.
– Ну да, верно, – сказала Ляля и снова взялась за еду.
Клодин слишком хорошо знала свою подругу. Ляля ни капельки не верила, что праздник состоится, так же как и братья Клодин. Однако она делала вид, что все еще может состояться, а это было главное. Это значило, что надежда еще есть!
– «Правда или желание»? – спросила Мелоди. Ее прическа была разукрашена оливково-голубыми перышками.
Кандис загнула страницу журнала «Marie Clair» и села на кровати.
– Желание, великая белая госпожа!
Мелоди отдернула дымчато-розовые занавески и посмотрела в окно на коттедж Джексона. Темный и безжизненный. Как и всю неделю.
– Выбери «правду», а?
– Ну ладно, пусть будет «правда».
Играть на «правду или желание» было почти нечестно, учитывая, что Кандис находилась под влиянием магии Мелоди – если это, конечно, была магия. А то, может, Мелоди вообще валяется в канаве, и ей просто мерещится перед смертью. Но как еще все это объяснить? Мелоди Карвер никогда не была из тех, к чьему мнению прислушиваются. А теперь вдруг все пляшут под ее дудку. Может, это вообще какая-нибудь версия «Чумовой пятницы», воплощенная в жизнь! Может, они с Кандис просто поменялись телами? Мелоди взглянула на свою плосковатую грудь. Нет, не похоже. А может быть, кто-то из ЛОТСов поделился с ней своим даром? Но кто? Вампиры, оборотни, зомби, мумии, горгоны… Она вспомнила всех, кого знала. Никто из них на такое способен не был. Единственное, что выглядело логично (хотя бы отчасти), – это что Мелоди вдруг сама собой превратилась в роняющего перья ЛОТСа, которого почему-то все слушаются. Кто же она такая? Черный Лебедь[14]?
– Где мамина белая шелковая блузка? – спросила она у Кандис, продолжая испытывать свое могущество.
Сестра заморгала.
– Ты имеешь в виду ту блузку, которая раньше была белой?
– Видимо, да. А что? Что с ней случилось?
– С ней случилась сальса на вечеринке у бассейна Кармен Дедерич. Пришлось выкрасить ее в черный цвет. Теперь она лучше прежнего!
И Кандис, довольная, откинулась на пуховые подушки и снова погрузилась в чтение журнала.
Они играли так уже почти час. Кандис каждый раз выбирала «желание», а Мелоди, с помощью своей новообретенной силы, требовала «правду». Пока что ей удалось выяснить следующее:
1. Кандис нравятся эти перышки. И вообще, ей нравится, что сестра экспериментирует со своей внешностью и ищет свой персональный стиль. Но перья и толстовки – все равно как зубная паста и апельсиновый сок, только в мире моды. Придется отказаться либо от одного, либо от другого. И Кандис голосует за толстовки.
2. Когда Кандис хочет завести себе нового парня, она посылает ему свою фотку в бикини. Когда парень отвечает – а он всегда отвечает, – Кандис объясняет, что ее помощница ошиблась: вообще-то фотка была предназначена не для него, а для агентства моделей. После этого ее обязательно приглашают на свидание.
3. Дневник Кандис – наполненный описанием одиноких вечеров, проведенных в библиотеке, пока ее подружки веселятся на тусовках, – сплошная липа. Она иногда «случайно» забывает его в гостиной, чтобы родители прочли и прониклись, пока она тусуется.
4. Все новые друзья Кандис в Салеме думают, будто ее папа – сотрудник ЦРУ. Если бы они узнали, что он – пластический хирург, они бы решили, что ее красота искусственная. А это неправда!
5. Никакого ущемления седалищного нерва у нее нет, и никогда не было. А почему же она тогда бросила балет? Потому что как-то раз она громко испортила воздух во время бризе[15], и все это слышали.