– Больше я никого замуж не зову, – заверил он. – Мне нужны только вы, Урсола.

Коснувшись шляпы, мистер Кардью тронул стремена и ускакал, оставив Урсулу провожать его изумленным взглядом.

* * *

– Теперь ты мне веришь? – В глазах Нанетт сверкнули победные огоньки, и она тряхнула головой так, что волосы взметнулись, окутав голову, словно облако дыма и пепла. – Я провела для тебя тот же обряд, что и для себя когда-то.

– Маман, ты же не думаешь, что он пришел из-за этого!

Урсула отвернулась от печи, где бросала свеженарезанную морковь в кипящий бульон.

– Bien sûr!

– Нет, – возразила Урсула. Она вытерла руки полотенцем и, повесив его на плечо, направилась к хлебнице. – Он просто выждал год траура, а затем отправился на поиски кого-то, кто занял бы место Энни Кардью.

– В Корнуолле есть и другие незамужние женщины.

– Не сомневаюсь, – ответила Урсула, энергично орудуя хлебным ножом и отрезая толстые ломти от буханки серого хлеба. – Вот только они не владелицы Орчард-фарм.

Нанетт вздохнула:

– Урсула, ты так цинична.

Та рассмеялась:

– Я не циник, а реалист, и это разные вещи.

Нанетт не стала продолжать разговор и отправилась наполнить кувшин маслом, которое сбила этим утром.

Когда суп был готов, они налили его в миски и уселись за длинным столом. У них вошло в привычку сидеть рядом на одном его конце, не передвигая свободные стулья. Серый кот лежал в ногах между ними и набрасывался на кусочки, которые ему перепадали.

Они накрыли незамысловатый обед, поставив между собой доску для нарезки хлеба и кувшин с маслом, а еще солонку под рукой у каждой. После долгого дня работы на бодрящем воздухе они проголодались, так что ни одна не проронила ни слова, пока миски с супом наполовину не опустели.

Намазывая масло на второй ломтик хлеба, Нанетт попросила:

– Скажи, что ты думаешь о нем.

– О ком?

– О ком? О Моркаме Кардью, разумеется. Или ты уже позабыла его?

Урсула зачерпнула очередную ложку супа, вздохнула и отложила ее, затем стерла салфеткой остатки масла с пальцев, избегая взгляда матери.

– Нет, – наконец ответила она. – Не забыла. Просто не знаю, что и думать. Он кажется довольно приятным. Не может правильно произнести мое имя, но вряд ли это имеет значение.

– Это дар Богини, – сказала Нанетт.

– Может, и так. – Урсула подняла на нее взгляд. – Маман, я не уверена, что хочу этого.

Из-под стола внезапно раздалось кошачье шипение: это был долгий, раздраженный звук, как будто на раскаленную печь вылили воду. Урсула почувствовала, как длинный хвост кота бьет по ее лодыжкам, и с трудом совладала с собой, чтобы не отшвырнуть его подальше.

Нанетт приподняла брови:

– Похоже, у кота есть свое мнение на этот счет.

– Хорошо бы дать этой твари имя. Он живет у нас уже много лет.

Нанетт пожала плечами:

– Я до сих пор не знаю, собирается ли он здесь остаться.

– Но он уже такой старый. Разве коты живут так долго?

– Особенные – да.

– Ты хочешь сказать, – ехидно начала Урсула, – что его послала Богиня?

– Разумеется. Как и твоего будущего мужа. Но помни, дорогая дочка, – Нанетт взяла ложку и улыбнулась, – не все дары даются навсегда.

Это было несущественное замечание, но именно над ним Урсула раздумывала еще много лет.

* * *

У Урсулы и Моркума была тихая свадьба в церкви Святой Марии в Пензансе: отец Мэддок отказался венчать их в Марасионе. На церемонии присутствовала только Нанетт. Семейство Кардью, состоявшее из трех неразговорчивых братьев и двух кислолицых сестер, не изъявили такого желания, сославшись на то, что Моркам женится на цыганке и безбожнице, которая сведет его в ад. Даже священник, которому Моркам щедро заплатил, с недоверием смотрел на Урсулу и настойчиво вопрошал о ее религиозных взглядах. Пожав плечами, она ответила, что церковь не доставляет ей проблем – лишь бы ее оставили в покое. Моркам ухмыльнулся, заметив сердитый взгляд священника. Он не интересовался взглядами Урсулы, и, насколько она могла судить, ему не было до них никакого дела. Она сочла, что лучше не давить на него по поводу сомнений его семьи.

* * *

Священник провел церемонию на скорую руку. Урсула достаточно часто посещала мессу, чтобы с грехом пополам принять в ней участие. Она смотрела, как Моркам проходит через ряд священнодействий, и думала, насколько же все это напоминает ритуалы, которые проводили ее тети. Разумеется, ему она об этом ни за что бы не рассказала.

Это был прагматичный брак без ненужных прикрас и хвастовства. Моркам уже продал свой земельный участок и перевел скот в Орчард-фарм. Целыми днями до свадьбы он трудился в хлеву, сооружая дополнительные стойла для новых коз и укрепляя забор вокруг пастбища, где они паслись. Арамис, крупный и смирный шайрский жеребец, занял место в том же загоне, что и пони. Моркам провел там всю ночь, наблюдая за животными, чтобы быть уверенным, что с этим не будет проблем. Утром он с чувством удовлетворения доложил, что пони нашли приют от ветра под животом Арамиса, а тот, как обычно, смотрел, куда ступает, и даже внимательно следил за тем, как размахивает своим огромным хвостом.

От свадебного путешествия пришлось отказаться, потому что Нанетт не управилась бы в одиночку с разросшимся стадом, а из Кардью никто не собирался приходить на помощь. Урсула заверила жениха, что ей все равно не хотелось бы оставлять животных, на что он ответил, по своему обыкновению, без обиняков: «Отлично. Первое свадебное путешествие обошлось бы в цену молодого теленка».

Иногда углы его прямолинейной речи сглаживали проблески юмора, вдобавок он, как и говорил, был усердным работником. Благодаря сильным рукам и широким плечам он мог переделать в два раза больше работы за день, чем Урсула, и не пренебрегал никакими обязанностями. Дойку Урсула оставила себе, это было ее любимым домашним занятием, но было хорошо иметь рядом кого-то, кто мог бы вскопать твердую землю или погрузить в повозку тяжелую корзину с мотыгами. Моркам считал Арамиса своей собственностью, но, когда его не было на ферме, Урсула баловала этого огромного коня, принося ему в карманах фартука кусочки морковки и прижимаясь к его теплому боку в холодные дни.

Арамис в своей тяжеловесной манере отвечал ей взаимностью: касался мордой ее щеки и наклонял могучую шею, чтобы прижаться к ней. Урсула наслаждалась такими моментами. На супружеском ложе ласк у нее не было.

Урсуле было известно совсем немного физических проявлений любви помимо нечастых объятий Нанетт. Тетушки, как и пожилые дяди, были холодными и далекими, как валуны на вершине горы. Самый тесный физический контакт, который она имела с другим человеком, случился с ее мужем, и в этом отношении Моркам едва ли был менее безразличен, чем козел, каждый год осеменяющий стадо коз.