Мой предельно откровенный монолог продолжался порядка пятнадцати-двадцати минут. Длинные женские пальцы выпустили края юбки примерно на второй минуте исповеди. На третьей минуте в ее подведенных тушью глазах блеснул страх. На пятой она опустилась на диван рядом со мной, и ее лицо сделалось необычайно серьезным. Когда я закончил, она долго молчала, а потом спросила тихим голосом:

– Зачем?

Голос, интонации, осанка, выражение лица – все в Элеоноре изменилось. Куда подевалась похотливая нимфоманка? Где былая взбалмошная, вечно двадцатипятилетняя девушка? Рядом сидела зрелая женщина. Умная, хладнокровная и чуть-чуть уставшая от этой жизни.

– В смысле «зачем»? Простите, не понял?

– Зачем вы все мне рассказали? Зачем вы предали Корейца? Из-за того, что он вас шантажировал? Как зовут вашу возлюбленную?

– Клара... Я, наверное, плохой рассказчик. Кореец меня не то чтобы напрямую шантажировал, здесь другое. Он не грозился сделать Кларе плохо, он обещал мне и Кларе счастливую жизнь в будущем. Хотя, конечно, иначе, чем шантажом посулы, Корейца в данном, конкретном случае я назвать не могу.

– Он обещал вам счастье, а вы его предали. Открылись мне, зная, кто я? Зачем?

– Видите ли, как это ни смешно, но я стараюсь существовать, соответствуя некоторым незыблемым для меня принципам. Я не Робин Гуд и не Дон Кихот, однако я не могу участвовать в захвате «эликсира Тора» по соображениям нравственного порядка. Что бы ни обещали мне в награду, я не могу покривить душой. Ваше право не верить, но я говорю правду... Вижу, вы меня не поняли. Хорошо, попробую объяснить подоходчивей: самураи делали харакири, вспарывали живот, по-японски – «хара». Как считали японцы, душа обитает в животе. Самураи жертвовали собой ради принципов, освобождали душу от ответственности за тело перед небом. В чем-то я самурай. Но я самурай тьмы, я против пассивного сопротивления. Если я могу изменить ситуацию, я ее меняю. Не получится, погибну.

– Чего вы хотите от меня? Зачем вы открылись мне?

– Элементарный вопрос. Все очень и очень просто: что более предпочтительно для ваших хозяев? Чтобы вакцина досталась противной стороне? Или чтобы она исчезла вместе с Барановым?

– Вы предлагаете...

– Угадали! Я получил от Корейца ложный приказ – уничтожить вакцину, так помогите же мне выполнить приказание вашего противника, и вы победите! Уверен, те, на кого вы работаете, предусмотрели на крайний случай вариант: «Раз не нам, тогда лучше вообще никому». Я прав?

– Я должна связаться...

– Некогда. Пока у нас есть фора в один ход, надо действовать. Ваше слово: да или нет?

– Да, – сказала она после короткой, задумчивой паузы.

– О’кей, тогда помогите, пожалуйста, запихнуть радиомаячок обратно в ранку. Выбрасывать его опрометчиво, а если шмонать начнут и в одежде обнаружат, так совсем нехорошо, лучше всего вернуть электронный шедевр туда, куда его положили, согласны?

Элеонора прекрасно управлялась с автомобилем. Наш «Опель» как привязанный катил следом за указующим путь джипом. Дистанцию между машиной-поводырем и автомобилем-провожатым Элеонора каким-то чудом удерживала постоянной и на прямых участках, и на поворотах. Поначалу джип то и дело притормаживал – боялся, что мы его потеряем из виду. И правильно боялся: раннее утро на дворе, еще темно, снежок ленивый и редкий, но мешает обзору. Да плюс ко всему за рулем «Опеля» баба. Все знают, какой ужас – баба за рулем. Однако вскоре шофер за баранкой джипа сообразил, что нет правил без исключений, что баба в «Опеле» ас вождения экстра-класса. Джип погнал, как ему вздумается, а мы за ним, покорные и послушные.

Элеонора и ее китайчонок Ли занимали передние сиденья, я сибаритствовал на заднем диванчике. Пользуясь возможностью, я дремал, отдыхал. Я позволил себе вздремнуть, как только «Опель» прилип банным листом к джипу. До того я бдел. Когда мы отдыхали от фитнес-клуба «Атлетик» и двигались на черепашьей скорости к Тверской, согласно полученным инструкциям, я, откровенно говоря, сомневался в здравомыслии этих самых «инструкций». Двигаясь от центра по Пешков-стрит, заметить джип с номерным знаком таким-то и следовать за ним, мне казалось нереальным. В смысле, «следовать» запросто, а вот заметить, засечь нужную тачку на трассе – задачка порой невыполнимая и для профи из ГАИ. Меж тем «Опель» приполз в исходную точку Тверской точнехонько в указанное инструкцией время, и где-то в районе Пушки, сиречь – Пушкинской площади, Элеонора скупо сообщила: «Вижу объект».

Я зевнул, дремота приятно щекотала веки, но заботы уходящей ночи никак не хотели улетучиваться в водоворот вечности, и я в который раз прокручивал в голове магнитофонную ленту разговоров вкупе с сопровождающими ее видеофрагментами. В мозгу застряло стоп-кадром неподражаемо-обиженное выражение морды лица господина Акулова, когда Элеонора жестким, не терпящим препирательств тоном велела вернувшемуся в свои покои Сергею Дмитричу снова убираться вон из директорского кабинета. Запомнилось невозмутимое чело Ли, когда Элеонора, выдворив Акулова, кивнула китайцу и произнесла печально: «Сегодня, вариант икс». Остались в памяти длинные телефонные переговоры превратившейся из девушки в женщину Элеоноры с продавцами «эликсира Тора». Торопливость до того обстоятельной покупательницы скорее обрадовала продавцов, чем насторожила, однако возникла проблема – на приготовление достаточного количества вакцины необходимо время. Элеонора якобы пошла на компромисс, заявила: дескать, согласна, чтоб тестированию подверглась всего одна пара бойцов, следовательно, хватит и одной дозы. На том и порешили. Продавцы обещали перезвонить в ближайшее время, наша троица обговорила детали предстоящей акции, каковые возможно было обговорить, и Элеонора вернула в кабинет скучающего где-то в закутках фитнес-клуба Акулова. Мрачной Акуле женщина повелела подать кофе, очень крепкий, и закусок посытнее, а также найти одежду для Бультерьера, дословно: «Что-нибудь подобающее из шмотья для Бульки Семки». Из «подобающего» нашелся только шерстяной свитерок фирмы «Найк» да пара белых теплых носков для теннисистов. Я примерял обновки под понимающим взглядом Акулова. «Приручила тебя, дурака, дамочка, – говорили его сальные глазки. – Ножки врозь, и вот ты уже Булька Семка. Завидую...» Едва я успел насладиться свежестью носков, крепостью кофе и вкусом свежей ветчины «со слезой» на ломтиках мягкого хлеба, «дз-з-з» – заверещал мобильник мэм Элеоноры: от продавцов поступили инструкции относительно Тверской и джипа.

Допустим, вы решили поспать, а вам мешают голоса и образы прошедшего дня, плавно перешедшего в ночь. Не сопротивляйтесь, позвольте голосам высказаться, полюбуйтесь образами минувшего и сами не заметите, как заснете...

...Проснулся я от толчка. Колеса съехали с ровного шоссе, толкнули резиной кочку, она, горбатая, ответила адекватно и разбудила лежебоку на задних сиденьях. Я выглянул в окошко. Справа и слева темнеет лес. Природа, черт побери.

– Где мы? – спросил я, смяв лицо ладошкой, придушив зевок в пересохшей утробе горла.