– Проваливай! – говорил я, когда хотел лечь сам.

Он хмурился и принимал обиженный вид из-за того, что его прогнали на пол. Но уже через несколько минут, поднявшись и сделав кругов десять по комнате, он забирался назад и начинал бороться со мной за место на диване. «Твоя очередь проваливать, лентяй», – читалось у него на морде.

Наконец мне предложили однокомнатную квартиру на Суонфилд-стрит в квартале Баундари, который находился в Ист-Энде и был одним из самых старых муниципальных кварталов Европы. Я согласился бы получить квартиру в любом районе Лондона, лишь бы места было побольше, и по чистой случайности она оказалась в Шордиче, совсем недалеко от тех мест, где я вырос. Этот район я знал с детства.

Мы с Джорджем переехали в эту квартиру летом 2010 года, мне как раз исполнилось тридцать девять. Из вещей у меня была лишь одежда, в которой я ходил, и консервный нож, чтобы открывать банки с едой для Джорджа. Квартира была не обставлена, мы спали на голом полу. Не было даже плиты. Мне дали подъемные – двести фунтов, – чтобы привести все в порядок, и я купил ковер и кровать.

Пособия мои сократили так, что они не покрывали даже стоимости аренды, не говоря уж о покупке еды и мебели. Было ясно, что одно попрошайничество не могло спасти меня.

– Что будем делать? – спросил я Джорджа. Я сидел на полу рядом с ним и пытался найти выход. – Не могу же я снова вернуться к своим старым штучкам, так ведь?

* * *

Когда в моей жизни появился Джордж, на моей совести уже было более трехсот преступлений и я более тридцати раз сидел в тюрьме.

Вы, наверное, думаете, что я был неудачливым вором, раз меня так часто ловили, но дело было в том, что мне так тяжело давалась жизнь на улице, что я нарочно попадался, чтобы зимовать в тюрьме. Я даже не пытался заметать следы – специально не надевал перчатки, чтобы оставить отпечатки пальцев, а если случалось порезаться, не вытирал кровь.

Я понимал, что подставляюсь, зато мне не приходилось больше добывать пропитание и искать крышу над головой, что на улице порой очень непросто.

Жизнь бездомного выматывает: шатаешься от дневного центра к хостелу или благотворительной миссии, а иногда и вовсе ночуешь в машинах или сараях для мусорных баков, как, например, тогда, когда меня выгнали из Президент-Хауса. Иногда я впадал в такое отчаяние, что, мечтая просто поспать на койке, подумывал, не бросить ли кирпич в окно полицейского участка, а потом сразу протянуть руки, чтобы на меня надели наручники…

Когда у меня появился Джордж, я все еще не мог выбраться за пределы этого замкнутого круга. Он появился у меня, когда я уже семь или восемь месяцев был на свободе; приближалась холодная зима 2009 года. Если бы все было как обычно, я бы попался на следующей же краже и обеспечил себе крышу над головой и сносное существование до наступления тепла.

Но вышло так, что, когда я задумался об этом, в моей жизни произошли некоторые изменения и Джордж прочно обосновался на новом месте. Отправившись в тюрьму, я бы его потерял. Но мы уже слишком сдружились, чтобы даже думать об этом. Впервые за долгое время у меня появился кто-то, о ком нужно было заботиться, и это наполняло мою жизнь смыслом. Я иногда встречался с девушками и даже заводил отношения, но все они заканчивались через пару месяцев. Я видел, как мои братья и сестра общались со своими детьми, как сильно они их любили, и начинал испытывать что-то подобное к Джорджу.

Я понял свои чувства к нему, когда мы сидели однажды рядом со станцией «Фенчерч-стрит». К нам подошла женщина, которая выглядела богатой, и принялась восторгаться Джорджем.

– Какой замечательный пес! – сказала она, гладя его по голове и восхищаясь. – Совершенно очаровательный! Никогда раньше не видела такого милого стаффордшира. Может, вы продадите его мне?

От изумления я не мог вымолвить ни слова. Кем надо быть, чтобы предлагать такое?

– Он просто невероятный, – продолжала она. – Я очень хорошо заплачу!

Она сказала, что может дать две тысячи фунтов наличными, но я остановил ее.

– Простите, мисс, без обид, но у вас есть дети? – спросил я.

– Да, но я хорошо знаю стаффордширских терьеров! Уверена, он прекрасно поладит с детьми…

– Я не об этом. Скажите, что бы вы почувствовали, если бы кто-нибудь захотел купить вашего ребенка?

Она с недоумением посмотрела на меня.

– Видите ли, Джордж мне как сын. Я люблю его, как будто он моя плоть и кровь. Я не продам его за две штуки. Я даже за сто штук его не продам. Он слишком много для меня значит.

Она отреагировала очень вежливо. У меня не осталось никакого тяжелого осадка, и, когда дама ушла, у Джорджа даже засветились глаза.

Этот случай подтвердил то, что я и так уже прекрасно знал. Мы с Джорджем стали не разлей вода, прошли вместе огонь, воду и медные трубы. В те первые месяцы я просто не знал, как все будет дальше. Но теперь Джордж значил для меня гораздо больше, чем все остальное в мире. Я любил его, и мысль о том, чтобы расстаться с ним, была просто невыносима.

* * *

Мы с Джорджем сидели на полу в нашей квартире, и я вспоминал ту женщину и сумасшедшие деньги, которые она предлагала. Две тысячи фунтов нам бы теперь совсем не помешали.

– Надо было продать тебя той леди, Джордж. Купил бы себе классные золотые часы.

Джордж вздохнул, лег и положил голову между передними лапами. Он выглядел грустным, да и я чувствовал себя неважно.

– Эй, слушай, я просто пошутил. Ты тут ни при чем, – сказал я.

Он приподнял уши.

– Хотя нет, ты все-таки при чем, глупая скотина, – усмехнулся я. – Ладно, все в будет порядке, дружище. Не парься.

Я вспоминал, как у меня появился Джордж, и все то время, что мы провели вместе. С самого первого дня я почти не спускал с него глаз. Даже не оставлял на привязи рядом с супермаркетом. Если нужно было купить собачьей еды, я всегда просил приятеля, которому доверял, приглядеть за ним пару минут и торопился изо всех сил.

Сначала я боялся, как бы не вернулся шотландец, а после того, как та леди пыталась купить Джорджа, я начал опасаться, что его украдут.

Я не мог отправиться на дело, оставив Джорджа одного. Это было исключено. Моя хромота все осложняла, я уже был не таким проворным, как раньше. Что, если меня поймают и продержат за решеткой целую ночь? Кто тогда покормит пса и выведет его на прогулку? Я прекрасно понимал, что потеряю Джорджа, если меня посадят, и не было никого, кто мог бы приютить его хоть ненадолго.

– Нет, этому не бывать, – громко сказал я, думая о тюрьме. – Значит, нужно найти работу.

Джордж сидел, навострив уши, и на морде у него читалось: «Старый дурак, ну и как ты собираешься это сделать?» Я хотел объяснить ему, что у меня на уме. Наверное, я действительно был дураком, думая, что он сможет меня понять, но мне и правда казалось, что он меня слушает.