– Здорово, – кивает Женя, не зная, что еще сказать. – Поздравьте ее от меня.

– Сама пускай поздравит, если надо ей, – доносится из-за монитора. Мамина улыбка чуть кренится вбок.

– Они тебя приглашают. В начале августа. Они не знали, будут отмечать или нет, только сейчас решили.

Мама не хочет, чтобы Женя приезжала. Наверняка и тетя Мила с Дашей не хотят, пригласили просто из вежливости. Женя все понимает, да и сама не уверена – каково ей будет там? Наверняка кто-нибудь спросит, когда же она выйдет замуж, ей же исполняется двадцать девять, тридцать через год, страшная дата, лови, лови же Дашенькин букет, дави туфлями туфли прочих конкуренток, ищи глазами мужиков. Хотя смотреть Женя сможет лишь на одного. Да и что такое двадцать девять? Разве это возраст старой девы? И есть ли этот возраст в принципе?

– Не знаю, поеду ли, – говорит.

Мама оживляется:

– Я им тоже так сказала. Захочешь ли ты, далеко все-таки, билеты покупать, они же дорогие.

Еще самолеты падают, как, например, в двухтысячном.

Женя летает только в крайних случаях. Она ненавидит ожидание в аэропорту, эту систему отстойников и рамок. Ненавидит ожидание взлета в самолете, когда стюардесса показывает, как надувать жилет, разве жилет поможет, если кабина разломится пополам и люди и их скарб посыплются на землю. Или если будет взрыв и все просто сгорят, приварятся к обивке кресел. Чтобы не бояться, Женя пытается напиться, глотает антигистаминное и снотворное, но это не помогает никогда, сон не идет. А во время турбулентности ее тошнит, всерьез, в пакет, поэтому в день вылета она не ест.

– Даша торопится, – продолжает мама. – Они так решили быстро, четыре месяца осталось. Мне кажется, она беременна. Может, хочет успеть до родов? Если брак не зарегистрирован, будут проблемы с документами, больше справок собирать для детсада и прочего.

Жене снова бьют под дых, но уже не больно, просто саднит набитое место глубоко под ребрами, там, где они срастаются. Это раньше перехватывало дыхание, теперь же просто очень грустно.

– Поедешь? – спрашивает Амин.

Он стоит у окна, ерошит влажные волосы, на бедрах полотенце. Он хорошо выглядит и знает это. В отличие от Жени он любит демонстрировать тело: плотный живот, покрытый темной кудрявой порослью, широкие плечи. Выбритая эспаньолка. Амин за собой следит: аминокислоты BCAA, изолят белка с утра и после тренировки, омлет без желтков – Женя готовит ему, когда он остается на ночь.

Амин следит и за Жениным весом, взглядом отмечает каждый лишний сантиметр. Он часто напоминает ей, что любит подтянутых девушек, показывает фото. Женя не реагировала поначалу, мало ли кто и что любит, да и мнение Амина не было ей важно. Но со временем выработался рефлекс, как у собаки Павлова: подбираться, когда Амин смотрит. Меньше есть или вообще не есть в редкие дни, когда они встречаются. Вставать на весы. Просто чтобы лишний раз не дергаться, не слышать замечаний.

Раньше Амин говорил, что у Жени чудесные глаза. Он мог о них писать ночь напролет, как он желает их увидеть, как Женя ему снилась, как он следил за ней, когда она пошла сегодня на обед, как пришла с обеда, как говорила с кем-то, это твое платье было шикарно, и ты сама чудесна, ты идеальна, Женя. После долгой жизни в одиночку, после пресного общения с родителями это освежало.

– Так что, поедешь?

– Не знаю еще, – отвечает она, глядя в монитор на договор, который переводит.

– Столько денег тратить ради пары дней. Ты даже с ней не общаешься, с той сестрой.

Амин наблюдает за ней, Женя чувствует его взгляд ухом, и ухо начинает полыхать. Она не отвечает. Это ее деньги на самом деле. Она потратит свои, если поедет, не нужно их считать.

Но Женя молчит, не хочет ссориться. Ничего, решит сама.

Амин просто о ней заботится, хочет как лучше.

– Если я соглашусь, составишь мне компанию?

– Это же знакомиться с твоими родителями, – говорит Амин. – Не хочу ставить тебя в неудобное положение, чтобы они думали… Ну, ты понимаешь.

Да, Женя понимает всё и давить не будет. Хотя давлением, по сути, можно назвать что угодно, любую просьбу, любое замечание, которое не хочется выслушивать. Да и в компании Амина ей было бы немного легче на Дашиной свадьбе. Как с костылем.

Он обнимает сзади, накрывает большим телом, греет. Звучно целует в затылок.

– Обезья-а-а-а-анка моя, – шепчет на ухо. Господи, зачем она рассказала ему про папу и обезьяньи уши…

– Не надо так, – просит Женя.

– Ну извини, извини, больше не буду. – Амин целует ее шею, забирается под майку, гладит живот. – Не капризничай.

Звонит мобильный, Амин выходит в другую комнату. Ответив на звонок, он начинает собираться. Сегодня на ночь не останусь, у меня дела, насчет проекта надо встретиться, так он говорит.

У Жени работы тоже хватает, ее она набирает с запасом, чтобы занять себя, не видеть мир вокруг. Не то чтобы за это хорошо платили. Возможно, мир в принципе держится именно на таких, как Женя: гиперответственных и нервных одиноких женщинах, у которых из-за аллергии даже нет кота.

Она глядит на полку за холодильником, укромный уголок с бутылками, банками с соленьями, надорванными пакетиками с приправами и пачками чая, которые она купила, но не пьет. Там же стоит бутылка красного, в ней есть на полстакана, но вчера Женя решила завязать – хотя бы недели на две.

А рот увлажнился, будто вино в него уже попало.

Женя снимает однокомнатную квартиру на Эгершельде, на последнем этаже рыжей кирпичной пятиэтажки. Квартира хорошая и теплая, со свежим ремонтом и недорого – подобных вариантов в городе не было, тем более с видом на залив. Хозяйка переезжала в Москву и срочно искала приличных жильцов на долгий срок. Москвичка Женя ей приглянулась: Женя на всех производила впечатление девушки умной, рассудительной, и на следующий же день они заполнили договор аренды, расписались в двух углах листа, как в загсе.

Живут в той пятиэтажке в основном старики, вокруг – сплошь здания Морского университета. После обеда по улицам гуляют курсанты обоих полов, жуют булки, хохочут, курят, целуются, проходят мимо, спешат на тренировку к берегу. Иногда идут сине-белым строем к свежеоблицованным квадратной плиткой корпусам, и эхо их слитного шага бьется о стены домов.

На первом этаже Жениной пятиэтажки находится детский сад, и по утрам с улицы всегда влетает запах запеканки. В обед пахнет солянкой или котлетами. Площадка детского сада у Жени под окном, одна из трех, обнесена забором, сейчас же, вечером, освещена водянистым светом фонаря. Детей уже нет, всех разобрали по домам. Через дорогу еще один забор, за ним деревья куцыми тенями, а дальше – уже не видно – студенческий яхт-клуб, правее гаражи, сиреневая зыбкая тьма залива, в которой тлеют светлячками огни балкеров и контейнеровозов. Женя тонет взглядом в этой тьме, в воде, что в ней сокрыта.